Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
человеком, легким, ловким и подвижным, а не закованным в броню витязем.
Консервированную кашу, что я грел на выдвигающемся из шкафа захламленном столике, сменила чашка чая. Все, в общем-то, было отлично. Есть работа, ее непочатый край на этих подступах к вражеской крепости. Есть техника. Есть еда. Воды, правда, очень немного, но тоже можно потерпеть. Есть прекрасный спальник, в который мне чертовски нравилось залезать и забываться дремой. Именно этим я сейчас и займусь, когда зальюсь горячим чаем. Пусть и неудобно лежать без подушки на сломанной раскладушке, но под голову можно положить мой верный кевларовый шлем, и это будет почти приемлемо.
Но настоящая, качественная ОстротА не будет тебе давать ни нормально есть, ни нормально спать. И речь сейчас идет даже не о физиологических реакциях, хотя и понятно, что заснуть на адреналине крайне непросто, — заснуть тебе просто не дадут.
Звук напоминал о летящем кончике хлыста, однако закончился он вовсе не звонким шлепком по коже, а детонацией зверского количества взрывчатки. Раскатистый гром ударил по ушам, стены дрогнули, с потолка сыпануло мусора — по нам работало нечто очень тяжелое, причем работало весьма прицельно, снаряды падали неподалеку. Я думал об этом, уже когда слетал вниз по ступенькам погреба, где обитали морпехи. Желание укрыться, стоит сказать, появилось не у меня одного — вслед за мной, стуча берцами, уже продвигались командир и медик.
Помнится, я читал «Севастопольские рассказы» Толстого, описывающие события Крымской войны, и то, как офицеры тогда не могли себе позволить из соображений чести показывать, что они хотят укрыться от вражеского огня. Сейчас же… война очень изменилась. Если тогда такое поведение можно было бы назвать смелостью и стойкостью, то теперь тот факт, что боец подвергает себя излишнему риску, можно назвать лишь преступным безрассудством и глупостью. Ведь он рискует не только собой, он рискует успехом операции, он рискует всеми людьми, что стоят за ним.
И еще свист, сразу же переходящий в оглушительный взрыв!
Нет, это, разумеется, не вальяжный звук подлетающей мины, который ни с чем не перепутаешь. Это что-то куда более злое, резкое и не оставляющее шансов спрятаться, если снаряд летит прямо в тебя.
— Танчик работает, — сказал кто-то в сумраке погреба.
Звук опять стеганул по ушам, опять разрыв сотряс наше укрытие, и в погребе стало куда светлее — взрывная волна снесла занавес с окна проходной комнаты, под полом которой мы прятались от разрывов. Но сейчас на маскировку, с помощью которой мы прятались от дронов, было плевать — больше заботила не она, а то, что ведущий в погреб металлический люк оставался открытым. Сидящий наверху медик Муха захлопнул его, и мы погрузились в гудящую от разрывов тьму.
Всего в темноте находилось шесть человек. Прежде всего я и мой второй номер Гиннес — петербургский богослов, работавший на гражданке страховым агентом и ведший весьма разгульный образ жизни. Нас с ним почему-то постоянно путали, в основном, думаю, благодаря аккуратным бородам и в целом внешнему виду, отдающему нехарактерным для участников боевых действий интеллигентством. Ротного командира я уже описывал, но и о нем также можно добавить несколько слов — он, как бы ни было заезжено сравнение, действительно чем-то напоминал медведя. Неатлетичный, но при этом крайне мощный и не обладающий каким-то лишним весом, высокий, светлоглазый и отличающийся зычным хрипловатым голосом мужчина лет сорока мог похвастаться не только всем вышеперечисленным, но еще и очень обширным багажом знаний почти обо всем, что связано с нашей профессиональной деятельностью.
Медик, пожалуй, чуть уступал ему по размерам, однако тоже был весьма здоров, также бородат (как и все присутствующие представители нашего отряда), лысоват, темен волосом и, как выяснилось, родом происходил из Харькова. Лицо его, пожалуй что, можно было бы охарактеризовать как разбойничье, благодаря темным радужкам глаз, черной вытянутой бородке и несколько хищным чертам. Ничего маргинального в этом лице не было, но вполне можно было представить за поясом этого человека загнутый восточный нож.
Что же касается морпехов, что не спрыгивали в погреб по причине того, что они из него и не вылезали, то о них я могу сказать очень мало, так как на свету я с ними особо не пересекался, а в темноте возможности разглядеть не было. Помню лишь, что боец с позывным «Еврей» был невысокого роста и худощав, а также чем-то неуловимо напоминал грызуна, а его напарник, Капитан, был низок, полноват, а кроме этого ничем и не выделялся.
Такая занимательная шестерка собралась для обсуждения того, что же все-таки по нам стреляет. Этот процесс всегда был схож с гаданием на кофейной гуще — доподлинно угадать, что же это все-таки работает, не мог никто, версии разнились, а окончательное слово всегда оставалось за тем, кто обладал большим авторитетом.
Что же до звуков… Ну, разобрать можно было прилет от миномета, что обозначался долгим, протяжным свистом приближающейся мины, полусекундной паузой и гремящим затем взрывом. Можно понять, что работает что-то сверхзвуковое — звук выстрела приходил практически сразу же с разрывом от прилета, и поэтому скрыться от этого оружия, в отличие от миномета, было практически нереально. Можно было распознать выстрелы «Града», шуршащие вдали, как огромный механический робот, можно было понять по пролетающим с шелестом снарядам, что по тебе стреляют из станкового гранатомета, но вот разбирать по отдельности танки, артиллерию, калибр, всяческие «Васильки»… Это если и можно реализовать, то очень сложно, а бойцы время от времени просто заигрываются и делают какие-то далеко идущие выводы, не основанные ни на чем. Развлекают сами себя играми разума, рассказывают остальным.
Как-то раз мне, впервые прибывшему «на передок», солдат объяснял, что по нам точно стреляют с установленных на пикапы минометов, потому что мины не летят в одну точку, а рассеиваются. Я не стал его переубеждать, но затем он также объяснил, что наши разобрали минометную батарею, причем именно по его наводке, и никак иначе. Впрочем, пустое. Мы просто сидели под обстрелом из чего-то очень тяжелого и сверхзвукового, и скорее всего, по нам работал именно танк.
Самое отвратительное в сидении в погребе — это даже не очередные острые и зубастые «удары хлыстом», сотрясающие стены нашего укрытия, а постоянно затекающие ноги. Я поместился между Евреем и Капитаном, направо и вперед от меня ютился ротный, в ногах сидел Гиннес, а на лестнице, что была на 10 часов от меня, уселся Муха. Время от времени раздавалось кряхтение и сдавленный мат, напоминающий о том, что нам всем крайне неудобно.
— Сдвинься немного, я
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
