изучению бумаг.
— Это… Это… Очень спорно, моль… Вы даже единицу измерения приняли. Отчего молекулы, как вы пишите, все имеют одинаковый вес? Почему не вы сами выдвинете сию теорию? — засыпал меня вопросам Захаров.
— Сударь, я не хочу быть еще и химиком. Сильно много в чем уже заявил свое имя. Кроме прочего, у меня нет время на опыты, — отвечал я.
— А как возможно прийти к таким выводам без опытов? А теория восходящих потоков, ее не составить без того, что бы не побывать в небе? — Захаров задавал вопросы, но мне казалось, что он не так чтобы сильно жаждал ответов.
Ученый, сам того еще не осознавая, начал свое исследование прямо сейчас. Ведь прежде исследователь подымает вопросы, а уже после тратит годы и здоровье, но, как правило, находит ответы на них.
— Яков Дмитриевич, берите эти бумаги, работайте над ими, прославляйте российскую науку, чтобы любые ученые стремились к нам, в Россию, за ответами. Но моего имени звучать не должно, — сказал я, ища возможности уйти.
Еще полчаса пустых разговоров и я наконец услышал слова согласия. Вот и хорошо. Теперь русский ученый, а не итальянец Авогадро откроет фундаментальный химический закон, по которому в равных объемах различных газов, взятых при одинаковых температурах и давлениях, содержится одинаковое количество молекул. Теперь и формула воды Н2О будет выведена. А впереди… много чего, та же таблица Менделеева. Но пусть Захаров справится с тем грузом, который я закинул на его спину, чтобы далее еще больше утяжелять ношу ученого.
— Да, Яков Дмитриевич, мне было бы интересно поработать с вашим братом, не могли бы вы ему передать мою просьбу о встрече? — спросил я, когда уже находился в дверном проеме.
— У вас, господин Сперанский, и по архитектуре есть прорывные идеи и прожекты? — усмехнулся Захаров.
— О, нет, слава Богу, в области архитектуры, я не силен. Но вот заказ вашему брату может сложиться, если его заинтересует. Спаси Христос, Яков Дмитриевич, вы спасли меня, приняв бумаги! Честь имею, — сказал я и решительно пошел к карете.
Мне нужен архитектор, который смог бы воплотить в жизнь те мои задумки, которые станут внедряться в будущей сети ресторанов. И, надеюсь, я такого нашел.
*…………*…………*
Петербург
18 декабря 1795 года. День.
— Ты, Милетий, сможешь такие поставки сделать? — спрашивал я у купца Пылаева.
— Воот! — протяжно, мотая головой в жесте неодобрения, говорил купец. — Еще вчера, знамо быть, был Милетием Ивановичем, а нынче воно так.
— Ты от темы не бегай! Я же не требую, чтобы ты меня высокоблагородием или даже превосходительством окликал, а мог бы. Так что отвечай! Может мне иного поставщика искать? — Пылаев быстро собрался и опять стал мучить голову жестами, в этот раз крутя ею в отрицании так, что пышная борода купца разметала в метре от себя все снежинки, медленно спускающиеся на землю.
— Сам справлюсь, Михаил Михайлович. Зачем же иного? Нужно, так иных людишек найму, с кем сговорюсь, но готов на любые поставки, — спешно говорил купец.
— Оставляй себе список, ознакомься, что мне нужно будет и сколько сперва и сколько после! Пока найди, откуда все это поставлять. Ну а после сговоримся и о цене и о количестве, — сказал я, указывая на исписанные листы бумаги.
Мне нужен был поставщик продуктов и не только. Еще необходимы чугунки, жаровни, сковороды, посуда, хотя фарфоровую придется отдельно изыскивать. Важно, чтобы при открытии уже первого ресторана, не нужно было каждый день бегать по Петербургу и выискивать тот, или иной ингредиент, а чтобы был ответственный поставщик, который привезет весь заказ и будет иметь про запас ходовые продукты.
Пылаев, конечно, тот еще типчик, но пока он не подводил: исправно платил и мне откат и снабжал дом Куракина. Ну и нужно же кому-то доверить такое важно и большое дело. Милетий ушлый малый, пусть и стремящийся к легкой поживе. Если за ним присматривать, то многие моменты со снабжением можно закрыть.
— Михаил Михайлович… — замялся купец. — Тут такое дело…
— Ну же! — потребовал я.
— Барон просил, как только вы появитесь, сказать ему об этом. Я отправил уже мальчонку. Так что, коли уйти желаете, то нынче же, а то опосля придет тать, — роняя взгляд в пол, говорил Пылаев.
— Ты, скотина, чего добиваешься? Мне искать иных поставщиков? Что? Не найду? Еще как сыщутся, — говорил я жестко, но жесткости внутри не чувствовал.
Постращать купца нужно, это сделает его сговорчивым. Чувство вины — оно такое, делает человека более покладистым, готовым предоставлять скидки. Но менять Пылаева ни на кого не стану. Он скотина, ну уже такая, своя гадина.
Через несколько дней мне предстоит марафон по разбору дел в Сенате. Приходил посыльный от императора с предписанием. Так что нужно успеть решить, как можно больше вопросов, чтобы сконцентрироваться на одном.
— Ты меня скотиной не кличь! Я по чести тебе сказал, — обиделся купец и решил пойти на обострение.
Он решил обострять, а я нет. Просто подождал еще минут десять, пока не увидел быстро шагающего в мою сторону того самого Барона, в сопровождении двоих прихлебателей.
— Пошли! Поговорить нужно! — без приветствия сказал Барон и по-хозяйски зашел в лавку Пылаева.
Я остался на месте, контролируя действия бандитов. Те не спешили «убеждать» меня насилием.
— Пошли, говорю… твое благородие! — процедил сквозь зубы Барон.
— Высокоблагородие, — поправил я и все-таки вошел в лавку.
— Вон пошли! — рыкнул на своих сопровождающих Барон.
— Что случилось? Отчего такой настрой суровый? — спокойным голосом спросил я, присаживаясь на лавку.
— Я расскажу тебе, семинарист… — тяжело дыша попытался говорить со мной грубо Барон.
Резко встал с лавки и ударил бандита в солнечное сплетение.
— Ты, мужик безродный, с потомственным дворянином говоришь, — сказал я, взяв за волосы бандита и придвинув его лицо к себе.
— Ты тоже, — задыхаясь сказал Барон.
Или не Барон?
— Вот сядь, расскажи про себя, выскажи, от чего на меня осклабился! — спокойным голосом сказал я.
Барон зло посмотрел на меня, но не стал ни звать своих головорезов, ни угрожать, или оскорблять, а лишь сел напротив.
— Это ты стрелял на Мойке. Я знаю, — сказал, пришедший в себя Барон и внимательно посмотрел на мою реакцию.
Я оставался
