можно раньше. Ночуйте здесь! — выкрикнув эти слова, Павел Петрович, бурча под нос про «Авгиевы конюшни», поспешил удалиться [примерно так было и в РИ, когда сенаторы некоторые даже ночевали на работе].
Император как можно быстрее собирался провести реформу в Сенате, сделав из него только судебный орган, своего рода, Трибунал. Но как проводить реформы, если столько накопленных дел?
— Уж коли не проявит себя Алексей Борисович Куракин на новом поприще, то и не знаю, что делать, — говорил Павел Петрович, направляясь к своему выезду в сопровождении пока еще полковника Алексея Андреевича Аракчеева.
Зная характер и манеру общения императора, Аракчеев не посмел высказывать свое мнение. Он, как человек военный, был приверженцем более жестких мер по отношению к неисполнительным чиновникам. А вот, как человек, в восхождением Павла входящий в состав русской элиты, не мог и подумать насчет того, чтобы обрушиться на высшую аристократию, из которой и формировался Правительствующий Сенат.
Вообще Аракчеев был в замешательстве. Он нынче полковник. Это уже удача, но государь успел повысить в чинах до полковника еще вчера секунд-майора Антона Михайловича Рачинского, пребывающего в непосредственным подчинении Аракчеева, так же только что получившего чин полковника. Такой долгожданный дождь наград пока не обрушился на Алексея Андреевича, но именно он сопровождает государя в Сенат.
— На тебя, Алексей Андреевич уповаю. Ты наведи в Петербурге порядок. А то едешь, словно по деревне. Люди снуют, зеленые мундиры все никак по местам квартирования не расходятся. Завтра же подпишу указ о твоем назначении комендантом столицы. А еще… Ты молчишь, но в гатчинских войсках непорядок, нужно тебя генерал-майором сделать, а то полковников много, тебя в чинах иные догнали, — сказал Павел Петрович, а Аракчеев посмотрел на пасмурное небо, искренне поверив, что его мысли были услышаны Богом.
Глава 3
Глава 3
Петербург
18 декабря 1795 года. Утро.
Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! Я прихожу к своим друзьям, едва забрезжит утро! [Заходер Б. Третья песенка Винни-Пуха]
Можно ли того человека, к которому я набился в гости, назвать моим другом? Нет, нисколько. Но по этому поводу я не переживаю. Друг, или даже недруг. Тут определяющее то, что он — русский химик, скорее всего, лучший на данный момент. И может, если только хватит решимости, и будет беспринципным, прославит и себя и Российскую империю.
Я собирался передать чуточку своих знаний по химии. Именно передать, чтобы не быть совсем уже выскочкой. Хватит мне славы пиита, как и философа, как и государственного деятеля, как и… Короче, и так всего много, чтобы влезать еще и сюда, в теорию, которая для современников может показаться спорной.
В том, что я собирался передавать русским ученым некоторые знания, кроме естественных целей двигать русскую фундаментальную науку, есть еще один смысл. Вот можно ли будет назвать Россию «варварской страной», если русские ученые окажутся на шаг впереди любых иных? Такие обвинения будут звучать, будто сказавший расписывается в собственном бессилии. Какая Россия варварская, если тут химия на голову сильнее, чем где-нибудь в иной стране? Или физика, математика. Так что идеологический и патриотический подтекст в моих действиях так же присутствует.
— Мое имя Михаил Михайлович Сперанский я секретарь генерал-прокурора князя Алексея Борисовича Куракина, — сообщил я немолодому слуге, когда пришел к дому Якова Дмитриевича Захарова.
— Да, барин ждет вас, сударь, проходите! — сказал слуга и открыл дом.
Не так, чтобы хорошо у нас живут адъюнкты в Российскую Академию наук. А еще и брат родной не из последних архитекторов.
Дом был двухэтажным, но небольшим, даже, казалось, комично небольшим. Возникал вопрос: зачем нужен был второй этаж, если и первый неказист. Ну да ладно, на жалование в рублей триста или даже четыреста нормальную недвижимость в Петербурге не приобрести, даже в этом не самом престижном районе у Куликова Поля.
— Сударь, — приветствовал меня Яков Дмитриевич. — Законы гостеприимства заставляют меня принимать вас с утра, да и имя вашего покровителя нынче на слуху у каждого образованного человека столицы. Но я решительно не понимаю, чем могу быть вам полезен.
Еще относительно молодой человек, не старше тридцати лет, Яков Дмитриевич явно несколько себя запустил. Нет, он не был толст, или, напротив, худой. Одежда — оболочка человека, часто очень многое говорящая о личности. И вот она была не самой дешевой, но неряшливой, неуместной. Может так и должен выглядеть ученый?
— Где мы можем с вами поговорить? Прошу меня извинить, но я не располагаю временем, — не стал я обращать внимание на это интеллигентное послание к черту.
Хотелось еще добавить, что добираться к нему было не так, чтобы и быстро. Живет у черта на куличках.
— Прошу! — несколько недоуменно сказал Захаров указывая направление на всего одну комнату.
А куда еще идти, если справа скудненькая столовая, а справа лишь одна комната. Впрочем, я вообще без собственного жилья, так что нечего тут разводить критиканство.
— Скажите, вы по собственной воле посетили меня, или я заинтересовал князя? — спросил хозяин дома, как только мы зашли в небольшой кабинет.
Между прочим, хозяин и чашку чая не предложил. Ах, да, чай в этом времени — это дорого.
— Я по собственной воле. Вот примите, прошу, — я протянул папку с исписанными листами.
— Что это? — спросил ученый, не спеша раскрывать папку и изучать содержимое.
— Это огромный труд великого химика Якова Дмитриевича Захарова — ученого, который прославит…
— Замолчите! Паяц. Я имею честь вызвать…
— Это вы замолчите, пока не произнесли непоправимого! — жестко сказал я, понимая, что сейчас чуть не прозвучал вызов на дуэль.
Я не боюсь дуэлей, я хочу избежать курьеза. Если кто узнает о поединке, а о нем обязательно узнают, то как объяснить обиду? Что я вообще делал у Захарова?
— Просто выслушайте и откажете, если посчитаете нужным. Тогда мне придется передать эти бумаги иностранцам, ибо в Российской империи более достойного химика нет. С иной же стороны, такие открытия, что я предлагаю, принесут не только славу и признание, но и значительные средства на ваши изыскания в области воздухоплавания, — сказал я и стал ждать.
Захаров был химиком, но еще больше он был фанатом полетов на воздушном шаре. Ученый хочет построить свой прототип такого изделия, но по всему видно, что в средствах ученый стеснен.
Захаров прожег меня взглядом, но все же приступил к
