в мозжечковой зоне, образовалась гидроцефалия, начала давить на окружающие ткани.
– А головные боли у Ани были?
– Эпизодически, но незначительные. Давала ей тогда таблетку, и боль проходила. Иногда я думала, может быть, она симулирует, учиться не хочет, возраст-то непростой. В итоге с мужем насчёт поездки посоветовалась, с Аниным отчимом, он говорит: «А давай, на самом деле; может, её это как-то встряхнёт, фрукты, солнце, море, другие люди, другой язык». Короче, приняли решение, и в ноябре она с моей мамой улетает в Индию.
На Гоа есть деревня Арамболь, там обычно очень много русских, туда съезжаются и остеопаты, и разные лекари. Мама водила её там по разным врачам, никто ничего не мог понять, все сошлись на том, что это анорексия. А Ане всё хуже. Они пробыли там месяц, Аня уже почти ходить не могла. Мы с мамой договорились, что она повезёт Аню в местную клинику прокапать, подпитать витаминами, как обычно делают при выходе из анорексии. Это можно было сделать по страховке. Там её прокапали. Лучше ей не стало, она по-прежнему есть не хочет. Да ещё стала жаловаться на глаз. Бывает, что от давления опухоли наступает резкое косоглазие, а у Ани просто заболел глаз. А у меня ни одной мысли, просто ни одной в сторону опухоли. Парадокс ещё в том, что ни один анализ ничего не показывает. Кровь в порядке, все внутренние органы в порядке. Анализы абсолютно все сделали, кроме МРТ. А опухоль может показать только МРТ. И слава богу, один профессор-индус (огромный ему поклон) направил её на компьютерную томографию. Это было 19 декабря. Мама мне в тот же день звонит и говорит: «Алёна, у Ани опухоль мозга». Я это услышала и вообще не поняла, как это может быть. Это не укладывалось у меня в голове. На самом деле очень хорошо, что мы оказались именно в Индии. Девятнадцатого декабря в три часа дня Ане поставили диагноз, а 20-го рано утром уже началась операция. Её сразу же из клиники, где установили диагноз, перевезли в городской госпиталь штата Гоа, операцию провели там. Перелёт на операцию в Москву исключался. Лететь семь часов; она, конечно, была нетранспортабельна. К тому же время шло на часы. Это только потом я поняла, что гидроцефалия, то есть давление жидкости на черепную коробку, давало ей все симптомы. По идее, в таких случаях там ставится шунт, и человека можно транспортировать, это я уже в Москве узнала, но, думаю, получилось как лучше.
– Алёна, сколько часов шла операция?
– Предполагалось шесть часов, а длилась десять. У них там свои особенности. Они наркоз вводят, потом выводят, потом опять вводят, чтобы не нанести серьёзный вред организму.
– Там работают профессионалы настолько высокого уровня?
– На самом деле, я уже говорила, мы попали в городской госпиталь. Там есть и частные клиники, мне звонили многие люди, говорили, нельзя в городской госпиталь ребёнка везти, начался какой-то ажиотаж, но я почему-то своим сердцем почувствовала, что лучше оперировать там. Я подумала, если её транспортировать в Москву, разводить тут эту бумажную волокиту, то операция была бы назначена гораздо позже. Другие люди мне сказали: да, это городской госпиталь, там нет суперусловий, но там хорошие врачи и непосредственно сам профессор, который должен оперировать. На самом деле индийские врачи ценятся во всём мире, многие из них нарабатывают практику и уезжают в Америку. В итоге наши врачи в Москве говорят, что операция была сделана хорошо.
– Вы очень смелая женщина, Алёна. Доверили весь процесс своей маме. Видимо, она у вас не менее отважная, способна принимать кардинальные решения и быстро действовать. Другая бабушка на её месте, возможно, растерялась бы, не решилась на такой ответственный шаг, когда рядом нет родителей ребёнка.
– Да, она тоже человек с непростой судьбой. И тут не спасовала. Ещё помогло то, что там многие наши люди скооперировались, те, которые на зимовку туда уезжают, оказали огромную моральную и практическую поддержку. Мне нужно было с визой срочно решать. Быстро сделали мне в посольстве визу, и 22 декабря утром я была уже там.
Это, конечно, большая удача, потому что, когда долго выясняется диагноз, лечат гастриты, потом ставят в очередь на операцию, где нужно ждать минимум десять – четырнадцать дней, когда каждый день на счету, просто теряется драгоценное время. Медуллобластома считается агрессивной опухолью. Ане всё сделали хорошо, без всяких шунтов – это такие выводящие устройства, всё восстановили. Я наслушалась разного, как делают такие операции, бывает, кость выкидывают, а тут всё аккуратно, целый череп. Это же трепанация, выпиливают часть черепа.
– Какая же нужна родительская стойкость?
– Да, стойкости хватает не всем. В Центре Блохина был случай, когда мама, узнав о диагнозе ребёнка, сошла с ума, её прямо оттуда увезли в психбольницу, за ребёнком стал ухаживать отец, но через некоторое время сам не выдержал, повесился в больнице на четвёртом этаже.
– Какой вы нашли Аню, когда увидели её 22 декабря?
– Это всё удивительно. Перед операцией родитель подписывает специальную бумагу. И моя мама подписывала такую бумагу с предупреждением, что ребёнок может просто овощем стать. Аню постригли перед операцией, но короткие волосики, кроме зоны операции, оставили. Худенькая, конечно. Меня увидела: «Мама!» Она даже стихи вспомнила, «Бородино», они как раз в классе учили. Я настолько была удивлена: «Господи, какое счастье! Ребёнок полностью адекватен, сохранён, и душа… такая оголённая душа…» Говорит мне: «Мама, я через неделю буду ходить». Я говорю: «Конечно, мы с тобой всё сделаем!» Мы потихоньку там ходили, один раз у неё температура поднялась, но всё обошлось, никаких менингитов, всё хорошо. В итоге нас выписали чуть позже. 8 января мы прилетели в Москву.
– Как долго после операции вы проходили лечение в Москве?
– Всего три этапа лечения. Первый – само удаление опухоли. Оно бывает тотальное или нетотальное, у нас было тотальное удаление – это огромный процент успеха, это когда опухоль никуда не въедается (иначе можно повредить соседние ткани). У Ани не было метастазов. Врач, который вёл Аню в Индии, сказал нам: «Мы убрали всё».
Сразу по возвращении, 9 января, мы поехали в научный центр в Солнцево, там сделали МРТ, и меня напугали, что есть остаток. Я, конечно, была огорошена, но чуть позже онколог объяснил, что это послеоперационная гематома. Второй этап – мы прошли тридцать курсов лучевой терапии, которая считается самой сильной, самой эффективной терапией. Каждый день, с перерывами на выходные и праздники. Первые процедуры длятся пятнадцать – двадцать минут, потом десять минут и
