Книга Государство строгого режима. Внутри китайской цифровой антиутопии - Джеффри Кейн

«Было любопытно, – рассказывала она. – До школы я никогда не видела интернета. А теперь с помощью этой машины я могла скачивать и читать статьи и книги. Интернет был под жесткой цензурой, поэтому читать все подряд было нельзя. Но нам действительно открылся новый мир. Я увидела мудрость нашего времени. Многие говорили, что Китай скоро станет центром притяжения мировых технологий и экономики. У нас было более миллиарда человек, все начинали интересоваться интернетом, хотели оставить в прошлом трудные времена и превратить Китай во что-то большее».

Это был шанс обратить вспять «век унижения», как коммунистическая партия называла длительный период, когда Китай подвергался эксплуатации, насилию и ослабляющему влиянию со стороны иностранных держав.

В то же время в Синьцзяне происходило культурное пробуждение иного рода.

«Это была могучая смесь этнического национализма, религиозного влияния ислама, китайского коммунистического мышления и западной либеральной мысли, – говорил мне Эсет Сулайман, уйгурский историк-интеллектуал, живущий в Вашингтоне. – Так как в действительности все это не могло сосуществовать одновременно, ситуация вылилась в конфликт, противоборство и появление фракций».

Уйгурский писатель-экзистенциалист Перхат Турсун, испытавший влияние французского писателя Альбера Камю, в 1999 году опубликовал свой скандальный роман «Искусство самоубийства». В нем был описан суицид – для общества, закрытого при коммунизме, а теперь находившегося под влиянием суннитского духовенства, эта тема была шокирующей. В роли цензоров должны были выступать редакторы государственных издательств. Турсуну угрожали смертью, и он превратился в символ либеральной мысли для бурно развивавшейся литературной сцены.

«Он бросил вызов запретам, – сказал мне его друг, поэт Тахир Хамут. – Консервативные писатели и исламисты были глубоко опечалены».

В одной из школ в южном Синьцзяне было устроено сожжение экземпляров «Искусства самоубийства». От Турсуна ушла жена, не выдержав угроз толпы в адрес их семьи. Хамут, Турсун и другие стали отказываться от традиционных журналов и газет, подлежавших государственной цензуре, и начали публиковать свои произведения на множившихся сайтах на уйгурском языке, которые каким-то образом избегали государственного контроля.

«Не поймите нас неправильно. В Китае все еще продолжались репрессии, – говорил мне Абдувели, один из сетевых писателей. – Людей сажали в тюрьму, обвиняя в подрывной деятельности. Но мы искренне считали, что ситуация улучшается, что мы живем в эпоху глобализации и никакое правление железной рукой не может длиться вечно».

«Это было волнующее время, полное надежд, – вспоминала Майсем, когда мы беседовали много лет спустя в совсем другой стране. – Но была и проблема. Кое-что мы проглядели: те же силы, что возвысили нас, могли привести к нашему падению».

Глава 4

Восхождение Китая

Нет такой силы, что могла бы поколебать фундамент этой великой нации.

Си Цзиньпин

По мере того как Китай укреплял свое новообретенное положение в мире с помощью торговли, экономического роста и технологий, Майсем испытывала патриотическую гордость: «Став старше, я поняла, что хочу стать дипломатом. Мне хотелось служить своей стране и совершить что-нибудь выдающееся, значимое».

15 июня 2007 года Майсем приступила к сдаче государственного экзамена: два дня подряд по шесть часов изнурительных вопросов по математике, литературе и истории. «Я страшно переживала из-за результатов, – рассказывает она. – Потом на почту пришло письмо». Открывая конверт, Майсем и ее родители затаили дыхание.

«Я получила один из самых высоких баллов во всем Синьцзяне. Для меня это значило все – я могла собираться в Пекин, в столицу. Но было страшно, ведь я никогда раньше не уезжала из дома».

Три месяца спустя, в сентябре 2007 года, отец отвез Майсем в Пекин, где ей предстояло приступить к учебе на факультете социальных наук.

«Я увидела девочку, которая показалась мне дружелюбной, и мы познакомились, – вспоминала студентка-медик, которая стала для Майсем близкой подругой, хоть и была немного старше. – Они с отцом стояли в кафетерии, когда прощались. Она плакала».

Но Майсем была и воодушевлена: «Я попрощалась с отцом и отправилась на занятия в столице. Пекин одновременно и пугал меня, и манил к себе».

[ ]

Впервые я посетил Китай летом 2007 года в качестве студента по обмену, в составе университетской группы. Нам позволили пообщаться с руководителем новой технологической компании, и он поделился с нами восторженным энтузиазмом, который вызвали в Китае открывшиеся возможности.

«Все, что я знал об американцах в детстве, – „большой нос“, – шутил он, отсылая к тем же карикатурным стереотипам о белых американцах, над которыми хихикали Майсем с одноклассниками. – Сегодня Китай – центр мирового производства, и мы увеличиваем добавленную стоимость производимых у нас товаров. К тому же мы начинаем выпускать наши собственные компьютеры и программное обеспечение».

Настроение в стране и впрямь царило приподнятое. В Пекине наша группа посетила улицу под названием Чжунгуаньцунь («Проспект электроники»). «Microsoft, можно сказать, стал главной опорой новых технологий в Китае, – услышали мы от встреченного там сотрудника китайского офиса корпорации. – Трудно выразить словами, как многого мы добились».

За семь лет до этого Билл Гейтс, в то время руководитель Microsoft, направил в Китай своего старшего советника Крейга Манди. Его задачей было разработать новую схему сотрудничества, которая помогла бы властям Китая с внедрением технологий – в стране с миллиардным населением и 120 млн персональных компьютеров, а значит, со 120 млн потенциальных пользователей Windows.

Китайские пользователи за несколько долларов покупали на улицах пиратские версии Microsoft Windows. В ответ Microsoft активно подавала иски в китайские суды, проигрывая большинство дел. В то же время китайское правительство беспокоилось, что Windows содержит вредоносные программы, которое власти США могут использовать для шпионажа.

«Помню, как приехал обратно в Редмонд и сказал: „Наш бизнес в Китае просто разваливается“, – рассказывал Манди в интервью Fortune о своем возвращении в штаб-квартиру Microsoft в Вашингтоне. – В первую очередь потому, что наши управленческие методы и деловые обязательства не учитывают важности сотрудничества с правительством».

«В результате в 2003 году компания предложила Китаю и 59 другим странам ознакомиться с исходным кодом операционной системы Windows и заменить некоторые ее составляющие своим программным обеспечением, чего в прошлом Microsoft никогда не разрешала», – сообщает Fortune.

Выслушав отчет Манди, Гейтс понял, что Microsoft сама виновата в своих бедах. Фиксированная цена на Windows по всему миру, как в богатых, так и в бедных странах вроде Китая, – нежизнеспособная политика. Пиратство становилось неизбежным.

В качестве жеста доброй воли Гейтс построил в Пекине научно-исследовательскую лабораторию под названием Microsoft Research China, позже переименованную в Microsoft Research Asia (MRA). Лаборатория была расположена в новом районе города, Чжунгуаньцунь. До недавнего времени фермеры ездили здесь на повозках, запряженных волами; «мужчины в дешевых костюмах торговали блоками питания и чернилами для принтеров в уличных киосках, а пиратский софт был настолько обычным явлением, что улицу называли „кварталом аферистов“», – пишет журналистка Мара Хвистендаль.

Но теперь Чжунгуаньцунь превращался в технопарк, который со временем перешел под непосредственный контроль государства. Гейтс доверил создание лаборатории MRA восходящей звезде, гражданину Тайваня по имени Кай-Фу Ли. Ли сделал себе имя в области искусственного интеллекта и систем распознавания речи. В 1980‐х годах, будучи аспирантом по компьютерным наукам в Университете Карнеги – Меллона, он разработал первую программу искусственного интеллекта, которая смогла победить чемпиона мира в относительно простой настольной игре «Реверси» на доске восемь на восемь клеток, что стало большим достижением для того времени. Затем он перешел в Apple на должность руководителя программного обеспечения и в начале 1990‐х годов создал первую в компании технологию распознавания речи – Casper.

В Калифорнии развитие карьеры Кай-Фу Ли застопорилось, но затем компания Microsoft предложила ему поработать над созданием MRA. В его задачи входило отбирать лучшие умы Китая и разрабатывать передовые технологии с опережением рынка на пять-пятнадцать лет.

«[Microsoft Research Asia] продолжила работу и вырастила более пяти тысяч исследователей ИИ, – пишет Ли в книге «Сверхдержавы искусственного интеллекта», – включая топ-менеджеров Baidu, Alibaba, Tencent, Lenovo и Huawei»