кое-что нашла в интернете… В общем, тут сказано, что это место совсем недавно открылось после ремонта. Буквально в этом году. Да и то не до конца, в части комнат всё ещё не закончен, а лишь приостановлен ремонт.
— И?
— Владелец поменялся… — очень тихо отзывается Лина, вновь возвращаясь к экрану мобильника. — Родственники владельца продали это место после его смерти. Говорят, он так и не оправился после смерти его маленькой дочери…
Неприятная, вязкая тишина опускается на плечи. Будь Павел в кошачьей форме и шерсть у него на загривке непременно встала бы дыбом, а так только мурашки бегут.
— И что с ней случилось?
Павел вспоминает образ девочки, что видел совсем недавно, но никаких повреждений не припомнит. Она слишком уж походила на человека, он даже перепутал её сначала.
— В интернете говорится про несчастный случай. Упала с яблони на одной из аллеек.
— А отец? В смысле как он…
— Сейчас.
Лина снова принимается за поиски, тогда как Павел переваривает услышанное. Ему становится понятно, почему девочка осталась, как и то почему это происходит.
«Видимо отец мог её видеть, но… зачем он запер её здесь? Она бы и так не ушла…»
— Её отец умер в больнице от истощения через несколько лет после смерти дочери.
— Неправильно проведённый ритуал?
Их взгляды встречаются, и Павел видит, что Лина прекрасно понимает, о чём он говорит.
Во время проведения ритуала легко можно ошибиться или о чём-то забыть, особенно если ты чем-то расстроен, а у этого человека были причины для расстройства.
— Он мог привязать себя к защитной границе, — Лина озвучивает мысли Павла и ему остаётся только кивнуть.
«Мог. Вполне мог. А, скорее всего, так и сделал, но сам этого либо не заметил, либо заметил уже слишком поздно».
— Поэтому и умер от истощения, — заканчивает Лина, а потом внезапно вскакивает с кровати. — Он наверняка ещё здесь, Паш. Если он привязал себя к границе, значит, та его и после смерти притянет. Если уж его дочь тут, то он непременно…
Павел ловит Лину за запястье прежде, чем она успевает шагнуть к шкафу, чтобы одеться. Инерция движения даёт рывок и, если бы Павел не поднялся на ноги, то Лина непременно упала бы на него, а так просто влетела в руки, едва не поздоровавшись лбом с его переносицей.
— Паш?!
— В снег и темень решила идти? Хочешь быть третьим призраком?
«Хочешь меня оставить?..» — скребётся холодком внутри мысли, но Павел быстро её отбрасывает в сторону не желая анализировать.
— Утром сходим. Позавтракаем и сходим к границе. Если он связал себя с ней, то бродит где-то там же.
— А если мы не правы? — тихо, будто мышиный шорох, спрашивает Лина. С того момента, как Павел её поймал, она даже не шелохнулась. Лишь сейчас поднимает голову, чтобы встретиться с его взглядом.
— Вот завтра и узнаем.
Павел не отшатывается, просто отступает, опуская руки, чувствуя, как заходится в груди сердце и как вместе с отдалением Лины становится холодно.
— Мы приехали сюда отдыхать, вот и давай отдыхать. Может, спустимся? Наверняка какое-нибудь развлечение для гостей есть.
Отвернувшись и прикрыв глаза, Павел меняет форму, перетекая из человека в кота. Сейчас он вполне согласен походить и на четырёх лапах, лишь бы сердце так не стучало и выражение лица не приходилось держать.
— Хорошо, — дрогнувшим голосом отзывается Лина, а потом, кашлянув, добавляет уже насмешливо, будто поддевая: — Снова будешь моим воротничком или своим ходом?
— Своим. Нечего нагружать твои плечи.
— Ой, вспомнил наконец-то, что они у меня не казённые, — смеётся Лина, обуваясь и открывая дверь. — Идём.
* * *
По подсказке администратора, одной из тех девушек, что участвовали в подслушанном ранее разговоре, они находят те самые развлечения и Лина вздыхает.
— Купальник не взяла, а здесь можно было поплавать, оказывается…
— Тебе его сначала купить надо и не жалеть денег на себя, — тихо, себе под нос, ворчит Павел, а громче говорит уже совсем другое: — Дальше ещё что-нибудь найдём, а потом в бассейн запишешься, дома.
— Но…
— Я сказал, запишешься. Пни мать, пусть хоть что-то хорошее под новый год сделает.
— Добрый котик, — бормочет Лина, заглядывая за очередную приоткрытую дверь.
Павел тоже суёт туда нос и в ответ на них смотрят пар десять глаз, блестят, как бриллианты в три карата в свете потолочных ламп, и спицы в руках тоже блестят. Павел даже отступает на шаг от дверей вязального клуба. Был бы настоящим котом — зашёл бы, а так нет, не его.
Лина тоже отступает, извиняясь на ходу за беспокойство и плотнее прикрывая дверь.
— Может, всё-таки лучше выйдем наружу? — тихо, так чтобы снующие туда-сюда по коридору люди не услышали, уточняет Лина.
— Тебе не лень идти в такую метель? Иди лучше дальше. Всё равно бестолково сейчас выходить, занесёт только.
— Тебя ворчальник укусил, Паш?
— Вон, посмотри лучше следующую комнату.
Павел и сам не знает, что именно его «укусило», но отпускать Лину в разыгравшуюся ещё сильнее непогоду не хочет. Лучше уж сам, если надо, сходит. Он-то хотя бы по ниточке связи и с ней и с амулетом на её шее вернётся.
— Танцы… — тихо, немного восхищённо выдыхает Лина. Из приоткрытой двери, у которой она замерла, льётся плавная, нежная мелодия ласкающая слух.
— Заходи, ты же любишь танцевать, — подбадривает Павел, заглядывая в щель.
Небольшая зала, украшенная к празднику мишурой, дождём и стеклянными шариками сияет, переливаясь в ярком свете потолочных ламп. Тут даже своя маленькая ёлочка есть, притулилась в самом уголке, будто смущённый детёныш, и тоже поблёскивает.
— Да я… вот… — закусив губу, Лина разворачивается так, чтобы Павел смог увидеть это самое «вот». Хотя он прекрасно всё уже видел и не раз: мягкие синие спортивные штаны, сине-серый джемпер и чёрные кеды.
— Крррасивая, — срывается с губ, прежде чем он успевает подумать, а потом уже и менять что-то не имеет смысла. На
