class="p1">Майя: Я проверю! У мамы сейчас сложный график, но скрестим пальцы!
Сара: Отлично, дай мне знать. Как ифтар?
Майя: Такое. Есть хочу
Сара: Съешь там за меня самосу?
Она что-то печатает и…
Сара: Я скучаю по тебе.
К глазам подступают слезы. Я сглатываю.
Майя: Я тоже по тебе скучаю.
Мы с Сарой не разлучались с тех пор, как встретились в детском саду Монтессори и обнаружили, что обе обожаем красного маппета. В выпускном классе она была занята из-за множества дополнительных курсов, которыми умудрялась жонглировать, но теперь я понимаю: это были еще цветочки. Я поднимаю голову и снова обвожу взглядом комнату. Скоро Сара уедет, и мне придется привыкать проводить время вот так – в одиночестве.
Телефон снова жужжит, сигнализируя на этот раз о звонке. На экране появляется папино перекошенное от ужаса лицо – этот снимок я сделала много лет назад, когда заставила его попробовать кофейный коктейль «Единорог» из Starbucks.
– Эй, привет, – говорит он, когда я снимаю трубку. – Как там дела?
– Да как обычно. Все стоят и ждут, когда уже можно будет поесть.
– А будущий сенатор приехал?
– Не-а. Опаздывает. Но все стоят у дверей, чтобы окружить его сразу же, стоит ему войти. Самое время, да?
– Кто-то голоден и зол.
– В Рамадан все такие! – Хотя это неправда: я смотрела по сторонам, и ни у кого нет такой же кислой физиономии. Кроме меня.
– Ты же помнишь, что поститься каждый день необязательно, – говорит папа. – Хорошо, что ты делаешь это с девятого класса, но я, например, не держал пост ежедневно, пока не закончил старшую школу.
– Я хочу поститься, просто голодание делает некоторых людей раздражительными. Это даже медицина подтверждает.
– Некоторые точно становятся раздражительными.
– Очень смешно. Ты уже едешь? Маме кажется, что собрание сегодня вечером продлится дольше обычного.
– Я потому и звоню. – Я слышу перемену в его голосе: папа больше не улыбается. – Грузчики опаздывают. Не думаю, что успею. Прости, пуговка.
Из комнаты будто пропал весь воздух. Слова, шум, разговоры – скорее всего, они на месте и так же бьют по барабанным перепонкам, но я слышу только его голос. Грузчики.
Вот и все. Прямо сейчас. Я, конечно, знала, что это случится. Но все это напоминает визит к врачу. Тебя предупреждают, когда собираются брать кровь, и ты можешь осознать это на каком-то абстрактном уровне, но вот игла вонзается в кожу, и тебе все равно неожиданно больно.
– Сара сможет тебя подбросить?
– Конечно. – Я даже не пытаюсь объяснять ему, что Сары тут нет. Обещаю припасти для него немного брияни (это такое блюдо из риса и овощей), если останется. И мы прощаемся.
Прямо сейчас, пока я стою здесь, мой папа стирает следы своего присутствия в нашем доме.
Я смаргиваю слезы. За все это время я ни разу не заплакала. И уж точно не собираюсь начинать теперь. Не здесь.
Подняв голову, чтобы снова посмотреть на часы, я замираю. На другом конце стола с угощениями к ифтару стоит парень, одетый в клетчатую рубашку и штаны цвета хаки. Наши взгляды пересекаются. Его лицо кажется мне знакомым. Улыбнувшись, он делает шаг назад.
И натыкается прямо на столик для покера.
Столик содрогается, а потом выпечка и бутылки начинают рассыпаться с подноса. Это все равно что наблюдать за краш-тестом в замедленной съемке. Я быстро оглядываюсь. Но все поглощены наблюдением за дверным проемом, и катастрофы никто не заметил. Самое время подойти поближе и оценить ущерб.
– Я… Мне так жаль, – бормочет парень.
– Забудь, ты не первый, с кем это случилось, – отвечаю я. – Столик для покера славится своей неустойчивостью.
– Но… им конец. – Он указывает на рассыпанные по полу сплющенные пышки.
– Честно говоря, они и не начинались. Правда, не переживай.
Я возвращаю столик на место, пока мой собеседник выбрасывает пышки и собирает бутылки.
– Ты же Майя, верно?
– Что?
– Ты меня не помнишь. – Он краснеет. – Естественно. То есть это же логично. Прошло лет десять, наверное, может, больше… В общем, я Джейми. Мы в «Прыжок» ходили вместе.
– Ого. Точно. Ого, – выдавливаю я, разглядывая его. Давным-давно наши мамы дружили. Обычно они отводили нас на крытую игровую площадку, где мы бегали и прыгали, давая им возможность выпить кофе и поболтать о жизни. Это было миллиард лет назад, но теперь я постепенно вспоминаю Джейми. Его волосы стали немного темнее, он теперь сантиметров на пятнадцать меня выше, но глаза те же, с прозеленью. И та же смущенная улыбка. – Прости. Это было давно.
– Так странно встретить тебя тут.
– Почему странно? – Я едва заметно улыбаюсь. – Я мусульманка. Это мечеть. И она рядом с моим домом.
– Нет. Прости. Я не имел в виду, что странно встретить тебя тут. Я имел в виду, что странно встретить тебя. Но по-хорошему странно. Не в каком-то плохом смысле. Просто я был на стольких предвыборных встречах уже. Эта вот 130-я по счету в этом сезоне, ты знала? Ни один кандидат от штата не проводил так много.
– Это не предвыборная встреча, – поправляю я. – Это ифтар. Сейчас Рамадан.
– Да, да, конечно, – кивает он. – Я успел сходить на тридцать встреч, наверное, но сегодня…шний ужин лучше всех. Украшения обычные, но выглядят очень празднично.
Значит, красно-бело-синие клеенчатые скатерти на столах, агитационные плакаты с призывом голосовать за Россума и украшения с конфетти – это празднично?
– Эм… Спасибо. Ладно, мне надо помочь маме с… кое-чем. Рада была повидаться снова.
Я убегаю до того, как он находит что ответить. Я ненавижу необходимый обмен любезностями в целом, но сегодня такие разговоры даже любезными не кажутся.
– С кем это ты болтала? – спрашивает мама, когда я подхожу ближе.
– Ни с кем. Можно я возьму машину во вторник? Сара нашла мне подработку няней.
– Прости, – она качает головой. – Следующая неделя у меня очень плотно занята. Сплошь снятие показаний и ходатайства.
– Ладно, возьму такси.
– Мы предлагали тебе его только для того, чтобы ездить к папе и обратно. Так мы можем разделить его стоимость.
– Тогда, возможно, пора уже купить мне машину. – Я скрещиваю руки на груди.
– Майя…
– Иначе я застряну дома на все лето. Все наши планы пошли коту под хвост. И нет, я не пойду ни в танцевальный лагерь, ни в тот, где собирают роботов, можешь даже не напоминать. Я все равно не смогу до них доехать. – Я смотрю на нее в упор. – Кстати, папа звонил, сказал, что сегодня не приедет. Но у тебя после ужина совещание. И как я в таком случае попаду домой? Чувствую себя как на привязи.
– Кто-нибудь подбросит тебя после ифтара, иншаллах. На все воля Аллаха.
– Будь у меня машина, этого бы не было. Мне уже семнадцать.
– Машина – это дорого. Тебе понадобятся страховка, бензин, обслуживание. Нам и так непросто платить аренду за два дома, счетов за их содержание тоже два. Учитывая, как много на нас свалилось, было бы здорово, если бы ты хотя бы на время перестала со мной спорить. Хотя бы на время этого ифтара.
– Это не ифтар. Это встреча с избирателями.
– Это ифтар. – Мама строго на меня смотрит. – И я круглые сутки работала, чтобы его подготовить. Самое малое, чем ты можешь помочь, – это перестать показывать характер в присутствии всех собравшихся. И честное слово, Майя, если…
Но она не успевает закончить мысль: именно в эту секунду все, кто поддерживает Россума, бросаются наружу через двери зала, расположенные напротив нас. Выглядит все это так, будто по полу рассыпались красные, белые и синие конфетти.
– Вот он! – выдыхает мама. Буквально за мгновение рассерженное выражение на ее лице сменяется веселым. Хвала Джордану Россуму.
Я сразу узнаю его по серому костюму и желтому галстуку, потому что листовка с его портретом – те же кудри, та же улыбка – висит у нас на холодильнике. Мама его обожает, поэтому у нас во дворе стоит даже не один, а целых два знака в его поддержку. Но она не успевает сделать даже шага в нужном направлении: Россума уже окружила толпа.
Я смотрю на часы. Еще семь минут.
– Алина? – спрашивает кто-то.
– Лорен? – Мама широко распахивает глаза.