о многом.
Во дворце было холодно. Персонал продолжал заниматься своими повседневными делами, выполняя роботизированные действия. Но груз горя висел на каждом движении. Лиам был свободным духом. Его улыбка была заразительна. В его отсутствие эти белые стены могли бы быть выкрашены в черный цвет.
Я отправила всех домой до конца дня, а затем нашла мужа в его кабинете, погруженного в звуки Симфонии № 3 Горецкого. Грустные струнные и величественные басы обволакивали женский голос, рассказывающий душераздирающую историю на непонятном мне языке. Мягко. Но громко. Экзистенциальная. И меланхоличная. Я медленно толкнула дверь и шагнула внутрь. Уинстон сидел в большом кожаном кресле, откинув на спинку пиджак от костюма. Его длинные ноги были вытянуты перед ним.
Первые несколько пуговиц его рубашки были расстегнуты, и одна половина рубашки была расстегнута. В одной руке он держал стакан с виски, свесив его с широкой ручки кресла, и смотрел в пустоту. Это было бы трагично, если бы он не сделал это сам с собой.
Уинстону было сорок семь лет, на пятнадцать лет старше меня, но он не выглядел ни на день старше сорока. Он был высоким и худым, с темными волосами и карими глазами. Его черты лица были резкими, скульптурная линия челюсти, гладко выбритый подбородок, сильный нос и полные губы. Это был фасад. Внешняя красота скрывала зло внутри.
Я опустилась перед ним на колени, затем подняла глаза от его ног.
— Я принесла тебе кое-что, — я щелкнула пальцами, и вошла одна из горничных, которых я только что наняла. — Я подумала, что это поможет облегчить боль, — я провела рукой по внутренней стороне его бедра. — Или, по крайней мере, заставит тебя забыть.
Уинстону нравились молодые. Я переступила этот порог, когда мне исполнилось двадцать шесть, поэтому последние пять с половиной лет я находила другие способы утолить его голод. Иногда он хотел, чтобы его оставили наедине с ними. Иногда он просил меня принести больше одной. Иногда он хотел сидеть в своем кресле и смотреть на меня… с ней — кем бы она ни была в тот момент. Но всегда он предпочитал их молодыми. Он говорил, что они напоминают ему меня, когда мы только поженились.
Сегодня вечером он смотрел на меня красными глазами. Он стряхнул мою руку со своего бедра, а затем швырнул стакан через всю комнату. Он ударился о стену, затем разлетелся по полу, оставив жидкие следы на обоях с медальонами и ковре кремового цвета.
— И это твое решение? — он вскочил на ноги, сбив меня с ног, пронесся мимо меня, указывая на открытую дверь. — Убирайся!
Я подняла себя с того места, где он сбил меня на пол. Девушка выскочила из комнаты. Мои глаза встретились с глазами Уинстона, когда я прошла мимо него, а затем направилась в свою комнату.
Мое сердце было тяжелым от стыда и сожаления.
Это и есть твое решение?
А почему бы и нет? Это было единственное решение, которое я знала в течение многих лет.
Мой отец был членом парламента. Моя мать была леди. С самого рождения моя жизнь была тщательно расписана по определенным правилам. Я нарушила эти правила, когда была с Греем. Дорогие шелка и кружева превратились в спутанные кучи ткани на полу. Изысканная речь превращалась в стоны и грязные слова. Он заставлял меня чувствовать себя живой.
Потом он исчез, и они заставили меня хотеть умереть.
Только после первой попытки побега я узнала, что Грея отправили в тюрьму. Он получил легкий выход. Меня же отправили в ад.
После второй попытки побега меня заперли в коттедже где-то на территории дворца, привязали к кровати, били, мочились, эякулировали — мое тело деградировало, а разум был сломлен.
— Веди себя как королева, и я дам тебе ключи от королевства. Веди себя как ребенок, и ты будешь наказана как ребенок. — Уинстон взял мой подбородок между пальцами и сжал, выплевывая свои слова мне в лицо. — Попробуй еще раз уйти от меня, и я убью его, пока ты будешь смотреть.
В этот момент я поняла, что сражаюсь уже не только за себя. Это был и он. Чтобы купить его свободу, я должна была отдать свою. И я сделала это. Потому что мое сердце больше не принадлежало мне. Теперь оно полностью и безвозвратно принадлежало кому-то другому. Я продала Уинстону свою душу. Все, что осталось, это мое тело.
В конце концов, я позволила им забрать и его.
ГЛАВА 6 Сэди
Я уже давно перестала жалеть себя. Отказ Уинстона не жалил. Он освободил. Это означало, что пока он топил свою боль в виски, истериках и классической музыке, я была свободна.
Первое, что мне захотелось — это горячая ванна. Потом, возможно, я бы спустилась в библиотеку и погрузилась в мир фантастики.
У Уинстона была своя спальня. У меня была своя. Так было лучше. Я знала о том, чем он занимался в той комнате, но мне не нужно было смотреть.
Когда я вошла в свою комнату, я отшвырнула каблуки. Они приземлились на ковер с мягким стуком, а затем перевернулись на бок. Я толкнула дверь ногой, а рука скользнула к боку платья, и пальцы нащупали молнию. Ткань собралась в лужицу шерсти викуньи на полу. Прохладный воздух приятно прижимался к коже, когда я стягивала чулки, но я знала, что в горячей воде будет лучше.
Как только я повернулась, чтобы бросить чулки на кровать, мое сердце замерло.
Грей сидел в моем кресле для чтения в углу. Это было простое кресло с белой обивкой, но он сделал его похожим на трон. Он был все еще в том же черном костюме, что и на похоронах. Его лодыжка была подперта коленом. Опираясь локтем на подлокотник кресла, он провел кончиками пальцев взад-вперед по губам.
В детстве Грей был красив. Как мужчина, он был красив, захватывающе красив. Как редкая, экзотическая вещь. Его сильная линия челюсти была покрыта ухоженной щетиной. Он был высок и худощав, но его сшитые на заказ костюмы кричали о силе и мощи. Его глаза сверкали, как голубое пламя на фоне оливковой кожи. Но не только внешность делала его выдающимся. Это было его присутствие. Оно завораживало, поглощало весь воздух в комнате. Оно обещало грязные слова и жесткий трах. Оно заставляло вас отказаться от всего хорошего и святого и остаться прямо здесь, в его темноте.
Его глаза поднялись к моим.
— Продолжай. Я наслаждался видом.
Я посмотрела