Я думаю, — герцогиня перевела дух, — тот человек был прав, потому что собака до самой своей смерти повсюду следовала за старым герцогом молчаливой зловещей тенью. Герцог ненавидел ее, но боялся так сильно, что отдать слугам приказ избавиться от нее не решался. Как не решался он убивать и ее потомков, которых всегда рождалось не меньше и не больше, чем двое… Я не знаю, как псы вырвались из псарни и почему прибежали на башню — обычно животные боятся колдовства… Но эти псы прятаться не стали. Они молчаливыми стражами застыли между мной и старым герцогом. Бедняги… они погибли напрасно, герцогиня ласково погладила стоящих возле нее собак. — Старый герцог отдал короткий приказ, и демоны в один миг разорвали моих охранников на куски. «Для тебя нет ни защиты, ни спасения», — сказал мне колдун и ухмыльнулся — он уже праздновал победу. И тогда я сделала то, что должна была сделать и в чем даже сейчас не раскаиваюсь. Я шагнула за край стены, в пустоту…
Призрак замолчал. Генрих вытер слезу.
— Ну, это все лирика, — сказал Каракубас, но при этом его голос прозвучал как-то странно, будто колдун через силу хотел показаться холодным, черствым. — В жизни и без этого хватает печальных историй. Меня интересует рукопись. Что сделал с ней герцог?
Марта Винкельхофер с удивлением посмотрела на колдуна.
— Ты разве ничего не понял? — сказала она и усмехнулась. — Глупец! Я обрекла себя на вечные муки, но не уступила злой воле. Тебе никогда не дождаться от меня помощи!
— Даже если я подвергну вас самым ужасным терзаниям? Позову демонов Хелле?
— Даже тогда, — смело ответила герцогиня.
Каракубас улыбнулся и, к неописуемому удивлению Генриха, поднявшись с кресла, поклонился призраку Марты Винкельхофер.
— Преклоняюсь перед вашим мужеством, герцогиня Винкельхофер. Скажу вам честно, я был уверен, что вы — последняя из владетелей рукописи аль-Харита и полагал, раз вас постигла столь печальная участь, то вы — ужасная грешница. А меня нисколько не мучает совесть, когда приходится допрашивать души грешников — они того заслужили. Но я, хотя это может вам показаться странным, считаю себя очень порядочным и честным человеком. Я скорей одержимый ученый, проводящий исследования в области стихий, чем колдун. Если я и прибегаю к вызыванию призраков и мертвецов, то лишь в случае кранней необходимости. Мне не по душе столь низкая магия. Вот почему к колдунам вроде вашего старого герцога, которые используют колдовское знание для порабощения человеческих душ или иного насилия, я отношусь с отвращением. Жалкие отбросы общества, далекие от искусства! Из-за таких, как они, люди считают магию грязным промыслом получения выгоды… Вы мужественная женщина, герцогиня Нинкельхофер, мне чрезвычайно приятно знакомство с вами, хотя и происшедшее при столь печальных обстоятельствах.
Герцогиня выглядела невероятно растерянной. Она несколько раз открывала рот, чтобы что-то сказать, по так и не решилась.
— Ваша участь действительно ужасна, — продолжил Каракубас. Незаслуженно ужасна. Но вы удивитесь, узнав, что во встрече со мной для вас есть и положительная сторона. Да-да, не удивляйтесь — даже в плохом всегда можно найти что-нибудь хорошее. Мне доподлинно известно, что вы обретете желанный покой! Я знаю даже, когда это произойдет…
— Ты шутишь, колдун? Это недобрая шутка…
— О нет, герцогиня, я не умею шутить. Я сказал нам чистейшую правду и отнюдь не в благодарность та ту помощь, что вы оказали мне…
— Я тебе не помогала… — Герцогиня возмущенно вскинула голову.
— Помогли, помогли, — убежденно сказал колдун. — Вы выдали мне имя последнего хранителя рукописи аль-Харита, и для меня теперь нет ничего проще, чем раздобыть бесценные записи. И уж поверьте, проклятого старого герцога я заставлю помучиться так, как в Хелле — царстве мертвых, его не мучил, наверное, ни один демон… Мерзавец! Я прямо киплю от гнева… Ах, как хотел бы я повернуть время вспять и оказаться в замке в тот миг, когда проклятый колдун преследовал вас! Я бы вызвал его на смертельный поединок — вы стоите того, чтоб ради вас рисковать жизнью, — Каракубас смутился и умолк. Он отвернул от герцогини свое раскрасневшееся лицо и уставился на угли камина. Секунд пять длилась острая, полная напряжения пауза, а потом старик вдруг сказал громким, торжественным голосом:
— Знайте же, мужественная госпожа Марта Винкельхофер, в мире ничто не происходит просто так. За всем следит незримое и совершенное Око божественного Правосудия. Каждое событие в мире имеет свое предназначение, все события связаны между собой, все они рано или поздно приводят к результату, угодному Высшей Силе… Вот почему псы, столь мужественно защищавшие вас при жизни и которые в виде призраков стоят сейчас в этой комнате, являют собой ключ от замка цепей, вас сковавших.
— Ах, не мучай меня, — воскликнула герцогиня и закрыла лицо руками. Плечи призрака содрогнулись, словно от рыданий. — Зачем терзаешь ты меня напрасной надеждой?
Каракубас, забывшись, подскочил к герцогине и попытался взять ее за руку, но его ладонь прошла сквозь Марту Винкельхофер как через пустоту.
— Прошу вас, не думайте так, — дрожащим голосом сказал он, отступая. — Я искренне желаю помочь вам. Однажды в мои руки попала старая книга, написанная еще до того, как вы родились и как вас постигло несчастье. В книге не уточнялись детали, но говорилось, что в мире появится призрак женщины, сопровождаемый двумя собаками… Ваше освобождение, герцогиня, произойдет в день, когда щенков, в жилах которых течет кровь одной из собак, охранявших вас в ту страшную ночь, два юноши подарят одной…
Но в этот момент Генрих, у которого занемела нога, решил переменить положение и, сделав шажок в сторону, наступил на лапу неизвестно откуда взявшейся а кошки. Ночная тишина взорвалась пронзительным кошачьим воплем. Каракубас на полуслове умолк, а Генрих обернувшись, увидел дюжину черных кошек — они сидели на том месте, где раньше лежал Клаус Вайеберг, и пялили на мальчика желтые блестящие глаза. Клауса нигде видно не было.
— Матерь божья! — простонал испуганно Генрих.
Кошки разом вскочили, с шипением вздыбили шерсть и, подчиняясь беззвучному приказу, бросились мимо Генриха к дому колдуна. Посыпалось битое стекло.
— Прощайте, герцогиня! Верьте мне! — закричал призраку Каракубас и тут же воззвал к своим невидимым слугам: Эй, дармоеды, все сюда, ко мне! Враг атакует!
В одно мгновение дом наполнился грохотом и шумом, в котором перемешались кошачий визг, выкрики колдуна, хлопанье дверей и глухие удары. И хотя к этом сражении никому до Генриха дела не было, мальчиком овладел такой сильный, парализующий ужас, что о бегстве и речи быть не могло. Генрих застыл, точно истукан, широко раскрытыми глазами наблюдая за битвой колдуна с кошками. Рассвирепевшие животные повисли на Каракубасе черными, визжащими гроздьями, однако их атака, несмотря на внезапность и стремительность, большого успеха не имела. Причина крылась прежде всего в длинной, до пят, шубе старика, густой мех которой защищал от острых когтей и зубов не хуже стальной брони. Кроме того, колдун успел прикрыть ладонями лицо, и всякий раз, когда какая-либо из кошек пыталась вцепиться ему в руки, огромный перстень на указательном пальце Каракубаса вспыхивал голубоватым сиянием. Из камня на перстне била электрическая молния, и кошка, взвизгнув от боли, отдергивала лапу.
