впервые. Потом коротко бросил:
— Пойдешь к глухарям! — И тут же добавил: — Григорий, проводи парнишку!
Васятка обернулся и увидел пожилого рабочего.
— Шагай следом! — сказал тот и двинулся по широкому двору.
Васятка шел за ним и гадал: «Глухари… Что это такое — «глухари»?» Но особенно размышлять было некогда — он едва поспевал за своим проводником. Они шагали мимо каких-то строений, сворачивали за груды бревен и снова шли дальше. Когда вдали сверкнула гладь Финского залива, рабочий сказал:
— Ступай туда! Там твое начальство.
Васятка огляделся. Рядом лежали груды металлических листов. У каждого по краям зияли одинаковые отверстия. А там, впереди, под дощатым навесом, что-то скрежетало и громыхало.
Мальчуган растерялся. Но просить поддержки было ж у кого. И он двинулся туда, под дощатый навес.
С каждым шагом грохот становился все сильнее. Казалось, все вокруг звенело и стучало. И вдруг разом стихло. Мальчуган увидел рабочего, который махал высоко поднятыми руками в больших рукавицах:
— Шабаш!
Наступило время короткого отдыха. Рабочие устраивались тут же, на стальных листах, бревнах. Разворачивали свертки со скудной едой. Васятка подошел к одному из них:
— Я к вам. Меня подрядчик прислал.
Рабочий внимательно оглядел мальчугана, словно оценивая его силы. И тут же дал первое поручение: сбегать за водой.
А потом посыпались другие: то́ подай, то́ принеси…
Васятка послушно выполнял поручения и думал: «Почему все-таки эти люди называются глухарями? Ничем особым не отличаются, и вдруг такое странное прозвище. Надо бы спросить у кого-нибудь, да неловко». Но тут рабочие поднялись: «шабаш» короток, пора приниматься за дело.
— Шагай за мной, браток, — сказал Васятке один из рабочих, — приглядывайся!
А Васятка и так смотрел во все глаза. Ему было и любопытно и чуток боязно среди незнакомых людей, занятых непонятным делом.
Под навесом мальчуган наткнулся на груду металлических стерженьков с округлыми шляпками. Будь у них нарезка, их можно было бы назвать болтами. Только болты бывают и деревянными, а стерженьки-заклепки всегда металлические.
Но все это Васятка узнал позднее. А сейчас боялся что-нибудь пропустить из того, к чему было велено приглядываться.
Рабочий взял несколько стерженьков. Бросил в пышущий жаром горн. Развел мехи. Пламя в горне выросло, закачалось. Когда заклепки стали красными, рабочий вынул щипцами одну из них и направился к какому-то непонятному сооружению, которое оказалось основанием огромного котла: рабочие клепали паровой котел парохода. Его крутые бока складывались из металлических листов…
Один лист приложили к другому — отверстие к отверстию. Рабочий вставил в отверстие раскаленную заклепку. Она прошла через оба листа. Со стороны одного листа торчит округлая шляпка-головка, со стороны другого — стерженек.
Головку заклепки прижали специальной поддержкой. Рабочий-молотобоец поднял тяжелый молот-кувалду, и на раскаленный стерженек посыпались точные удары. Стальные листы дрожали, ухали и звенели. Двести раз опустилась на стерженек тяжелая кувалда. И стерженек превратился в округлую головку. Теперь заклепка уже не отпустит стальные листы. Они крепко держатся между ее головками.
Васятка едва успел разобраться, в чем тут дело, а рабочий уже машет ему: хватит ротозейничать, пора делом заниматься.
И снова путь от пышущего жаром горна к котлу и от котла к горну. Постепенно мальчуган наловчился класть заклепки в его раскаленную пасть. Узнал, что вынимать их можно, только когда они разогреются до светло-красного каления. Вынешь раньше — остынут прежде времени. Позже — будут чересчур мягки. Прошел Васятка весь «курс наук», который полагалось усвоить «мальчику для подачи заклепок».
Теперь уж он хватал раскаленные заклепки щипцами и подавал их молотобойцу, а рабочий шел рядом и присматривал, все ли у него ладно. А потом и в этом нужда отпала. Васятке предстояло работать самостоятельно.
Поначалу он оробел. Но с делом справился. Принес одну заклепку, другую… И пошло, и пошло. От клепальщиков — к горну. От горна — к клепальщикам. Передохнуть некогда. Теперь два молотобойца работают. Только поспевай за ними. Одна кувалда вздымается, готовясь к удару, другая ударяет.
Растут стройные ряды заклепок. Но работы еще и конца не видно. Нужно соединить сотни стальных листов. Заклепать тысячи стерженьков.
Васятка уже не смотрит по сторонам. Лишь бы не выронить заклепку! Лишь бы вовремя подать! Да не передержать в горне, да не вынуть раньше положенного срока! А молоты всё поднимаются и опускаются. Васятка уже не слышит их ударов. Они слились в неумолчный рокочущий гул. Кажется, конца не будет рабочему дню. Пот струится по Васяткиному лицу. А ему машут: скорее, скорее!
А кругом все шумит, и ухает, и грохочет…
Наконец долгожданный взмах рукавицами: всё, отработали!
Васятка идет вместе с рабочими к выходу и не понимает, что с ним происходит. Он не слышит собственных шагов, не слышит людских голосов. В его ушах не замолкает грохот рабочего дня. Он шумит морским прибоем, поглощая все другие звуки. Васятку пугает эта грохочущая тишина. А рабочие смеются.
— Привыкнешь, паренек, так всегда бывает с клепальщиками.
И тогда Васятка понял, почему их называют глухарями.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Открытие за забором
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Этим людям никогда не приходилось встречаться. Они жили в разных странах. Один — в Англии. Другой — в России. И все-таки их поиски были во многом похожи…
Они жили в годы, когда паровые машины вытеснили стародавние паруса. Громадные пароходы бороздили моря и океаны. Некогда захолустные уголки становились крупными портами. То тут, то там вырастали причалы, дамбы, маяки. Строить нужно было быстро и прочно. Но известные вяжущие материалы для этого не годились. Известь в воде отказывается служить — остается жидкой. А о глине и говорить нечего. Ей никогда не удавалось устоять против атак воды.
Надо было срочно найти замену этим материалам.
Вот этим-то и занялись англичанин и русский. Задача, хоть и трудная, все-таки казалась им разрешимой. Оба знали строительное дело (англичанин был каменщиком, русский — начальником рабочей бригады), оба обладали природной сметкой и острым глазом…
Каждый день англичанин с утра отправлялся на работу. Он шел по дороге, вымощенной известковыми плитами. И этим же путем возвращался обратно. После дождя дорога темнела, покрывалась озерками луж. На солнышке высыхала, покрывалась пылью. Долгие годы ходил каменщик этим путем. Изучил каждую трещинку, каждую выбоинку на плитах. И наконец перестал замечать их вовсе.
Но однажды вновь стал пристально вглядываться в эти истертые тысячами ног камни. Нет-нет — остановится, проведет рукой по шершавой плите и задумается…
Уже давно вечерами он проводил несложные опыты с веществами,
