Откуда-то из далекого уголка, где еще прятался здравый смысл, донеслось: Зухра искушает тебя! Ну и что? Наплевать! Теперь возможно все: и триумф, и месть за Касалиф. Вперед — рубить и кромсать, слушая агонические вопли!
В глазах мертвого вождя промелькнуло удивление. Он отступил и глянул в сторону Касалифа, прислушиваясь. Затем, будто по безмолвной команде, снова атаковал.
Его клинок заплясал пламенем на ветру, взвился гадючьим жалом, отыскивая малейшую брешь в обороне противника, чтобы проскользнуть, уколоть чародейной отравой. Но Добендье предугадывал все. Мечи выли, взвизгивали, и тоалов метался, пытаясь уйти от прямого удара.
Готфрид засомневался: искусство защиты — еще не победа. Оружие не дает вражескому клинку прорваться, но что дальше? Рогала ведь намекал: Зухра спала слишком долго.
Когда лезвия умолкли, повисла тревожная тишина, и вдруг в нее ворвался стук копыт.
Нерода явился за Великим мечом!
Готфрид просительно глянул на гнома, но тот был зачарован боем и ничего вокруг не видел.
Добендье, почувствовав отчаяние юноши, кинулся на клинок противника, заплясал, сплетая смертоносный узор, ударил, выбив искры и вскрики боли.
Вождь отступал, а парень, поражаясь силе и напору атаки, думал: «Да как же меч с такой легкостью управляет мною? Я ведь одержим хуже тоала!»
А что поделать? Бежать невозможно. Осталось сражаться и победить — или умереть. Или, горше того, позволить Нероде наложить кровавую лапу на Добендье.
Свара титанов: бьют молнии, бесформенные громады хлещут невидимыми кнутами — длинными, смертоносными. В дикой пляске лезвий валятся иссеченные кусты и деревья, от палой листвы идет дым, и кольца его распадаются, в мгновение располовиненные сталью. Росток, скошенный Добендье, вспыхнул багряным, по земле зазмеились пыльные борозды.
Тоал отступал, разворачиваясь. Ага! Хочет, чтобы Готфрид встретил Невенку спиной. И не помешать никак, разве только пробить защиту и уничтожить тварь.
Если ее можно уничтожить, конечно. С тех пор как миньяк освободил мертвецов из ада, связанных и заклятых незапамятным колдовством, никому не удавалось их одолеть.
Если Нерода управляет этими монстрами, то кто же он сам? Что, столь похожее на тоалов мощью, неуязвимостью и чародейством, но самовластное, одержимое лишь собой, Алер извлек из лютой древности? Наверняка то были лишь тень и останки того существа, с кем миньяк мечтал сравняться силами. Зло столь давнее, что время истлило о нем память, уцелевшую, должно быть, только в стенах таинственной библиотеки, по слухам найденной Алером и употребленной ради собственной дурной выгоды.
Какой же властью миньяк связал необузданное лихо Нероды? Что откопал в древнем хранилище тайн?
Появился второй тоал. Готфрид думал, что Добендье, хоть яростен и быстр, уже на пределе, но тот ринулся вперед еще стремительнее. Однако теперь ощутилась его неуверенность. Слишком щедро расходуя магическую энергию, он вдруг засомневался в успехе.
Но и защита противника слабела. Вождь отступал, стараясь беречь лезвие от встреч с зачарованным клинком. Снова и снова Великий меч пробивался, кусал броню и иногда отсекал кусочки.
Явились еще двое тоалов и застыли статуями, наблюдая.
Почему они не вмешиваются? Неужели обрекают собрата на гибель?
Добендье прорвал оборону, рассек доспехи и полоснул мертвую плоть. В древности этого хватило бы для победы, но сейчас оружие ослабло. Всю чужую жизнь выпить он не смог, но глотнул с лихвой.
Будто огонь побежал по руке Готфрида, по телу разлилась омерзительная оргиастическая сладость — меч торжествующе загудел. Юноша содрогнулся в отвращении, будто монах от постыдной телесной радости, от греха — столь вожделенного и пьянящего.
Тоал впервые издал звук — протяжный приглушенный стон. Его собратья, все четверо, вздрогнули, но остались на местах. Лишь обернулись к Касалифу.
Нельзя позволить мечу властвовать безраздельно, нельзя превращаться в придаток зачарованной стали, одержимой убийством. Но как противиться? И когда? Если явится Нерода, мешать своему же оружию — самоубийство.
Готфрид притворно споткнулся, и мертвец немедленно атаковал.
Юноша отступал к Рогале, стараясь перебороть клинок. Он делал вид, что изнемогает от усталости. Противник наседал.
Пришел еще один вождь, и Готфрид наконец дал Добендье волю. Волшебное лезвие взвыло, мгновенно прорвало оборону и проткнуло броню тоала — столь внезапно, что тот замер, ошеломленный. В это мгновение Великий меч ударил в последний раз.
Готфрид закричал — неистово, дико, страшно, ибо за наслаждением пришло ощущение инородного нечеловечного естества, пожираемого сталью. Вся жизнь мужчины по имени Оберс Лек — любовь и ненависть, горе и радость, страхи, надежды и отчаяние бессилия перед тварью, завладевшей телом и рассудком, — пролетела сквозь сознание, словно юноша в одно мгновение прожил чужой век. Лек-младенец и Лек-воин становились его частью, его памятью, пока ненасытное лезвие сосало его душу.
Это было сущей пыткой. Но затем Добендье коснулся твари, подчинившей мертвую плоть, столь гнусной, что даже меч, вспыхнув, отпрянул в омерзении. Из раны повалила зловонная пелена.
Падая, тоал загорелся, и над поляной столбом поднялся черный дым, в котором обозначилось злобное чудовищное лицо. Остальные вожди испустили вздохи, похожие на стон.
Готфрид времени не терял. То ли благодаря страху, червем вгрызшемуся в разум, то ли вопреки ему, Добендье казался послушней. Мертвецы долго ждать не станут: Нерода близко. У столь усталого и ошарашенного воина надежды на успех нет, а нынешняя победа — немыслимое везение. Нужно бежать!
Зачарованный клинок, вопреки желанию сражаться, с недовольным всхлипом согласился. Готфрид бросился наутек. Рогала, тоже ощутив тварь, что сидела в мертвом теле, застыл, пораженный, ослепленный болью и страхом. Может, бросить их обоих — и меч, и гнома? Но позволит ли оружие? И как без них выжить? Без Тайса не выберешься из пещеры, а спасение лишь в ней. И чем защитишься без Добендье?
Толкая коротышку перед собой, Готфрид нырнул в темноту. В последний миг он оглянулся и встретил взгляд Невенки. Ледяной ужас вновь захлестнул все существо, и Готфрид понял: кошмар еще впереди.
4 Пещеры
— Коридоры на многие мили тянутся, — сообщил Рогала.
Рассеянное колдовское мерцание освещало дорогу. На вопрос о его природе провожатый так толком и не ответил. Гном ничего не объяснял — то ли сам не знал что к чему, то ли расспросы ненавидел. Отмалчивался, отговаривался. А Готфрида интересовала любая мелочь.
— Я хорошо изучил эти пещеры, — добавил коротышка, в самом деле уверенно выбиравший дорогу. — Всякий раз, когда неподходящий претендент на меч являлся, приходилось перебираться. Мебель тащить, барахло. Клятый гроб тонну весит. Но, слава Зухре, морока закончилась. Снова пришло время крови. Эй, в чем дело?
