Гном открыл глаза, взгляд его был холоднее мертвецкого.
— Добендье сделал выбор!
Голос Рогалы лился тихо и мягко, но от него пробирало стужей. Звучал в нем странный скрежеток, будто кто-то медленно истирал в пыль кости в конце длинного ледяного коридора.
— Зухра напьется крови!
Готфрид попытался бросить меч, но пальцы не послушались. Как в легенде про Аранта — кто слуга, а кто хозяин? Оружие само собой поднялось в приветствии, и юноша в отчаянии понял, что несчастный Турек был всего лишь безвольной куклой.
Хрустнули суставы — Рогала опустился на одно колено и тем же костяным мертвящим голосом объявил:
— Да исполнится воля Зухры! Ее слуга будет верен Меченосцу, пока Добендье не разорвет клятву сию! Да исполнится воля Зухры!
И что теперь делать? За плечами неполных шестнадцать мальчишеских лет в замке на забытой окраине, а тут злая сказка на глазах превращается в жуткую быль. Про войну и геройство сладко мечтать, но наяву… И уж тем более неохота становиться рабом старой железки, уподобляясь Аранту. О подвигах Турека грезит любой сорванец, но жизнь легендарного Меченосца тянулась пустой, одинокой мукой. Ни друзей, ни родных, ни своей земли — только отчаяние, кровь и слезы. Гибель по одну руку, Тайс Рогала по другую, а вместо любви — смертоносное жало меча.
Но как вкрадчиво, как настойчиво стучится в рассудок предвкушение силы и власти. С Добендье не страшны ни двенадцать призраков, ни Нерода. Увечье больше не помеха; сам миньяк будет трепетать перед героем Готфридом! Месть свершится!
Трепещешь рыбой на крючке, а рукоять-то уже не бросить, не разжать пальцев! Попался, и никуда не деться, пока Зухра сама не решит отпустить.
— Чертовы кости, — прокряхтел гном, поднимаясь. — Годков-то, должно быть, изрядно минуло.
Он неуклюже повернулся и ногой выпихнул из-под кресла пыльное барахло.
— Как там война?
— Касалиф взяли, — промямлил Готфрид. — Миньяк двинулся к Катишу. Если Мальмберге, Бильгор и остальные союзники не выдвинутся на подмогу немедленно, Гудермут обречен.
— Гудермут? — Гном нахмурился, и лицо изрезали морщины. — Никогда не слыхал.
Никогда не слыхал? Как так? Ах, Рогала же заснул сотни лет назад, когда современных государств и в помине не было.
— Касалиф — замок моего отца, рыцаря-регента Савойской марки на границе с Гревнингом. Гудермут — наше королевство со столицей в Катише. Миньяк — злейший враг. Мальмберге и Бильгор — самые сильные страны в Торуньском союзе. Они пообещали помочь войском и колдовством, если Вентимилья нападет из Гревнинга, который Алер завоевал еще в прошлом году.
Гном плюхнулся в кресло и расчесал бороду пятерней.
— Наверное, прошло куда больше времени, чем я ожидал. Ни об одном из этих мест не слыхивал. — Он скорчил такую кислую мину, что Готфрид отшатнулся. — Но война-то есть? Нам война потребна!
Рогала глянул недобро.
— Идем, объяснишь по дороге.
Гном встал, сгреб пожитки и двинулся вперед уверенно, будто зная дорогу.
— Выход стережет тоал! — прохрипел Готфрид.
— И что? — бросил коротышка, не замедляя шага.
Парень пояснял, и горечь поражения питала слова злобой и ненавистью. Меч шевельнулся, и ярость в душе тут же поугасла.
— Добендье голоден! — фыркнул Рогала.
— Но…
— Никаких «но», мальчик! Зухра выбрала. А Меченосец, хочет или нет, исполняет ее волю.
Готфрид попробовал противиться, но куда там! Будто дышать себе запрещаешь. Он вздохнул — с бунтом придется повременить — и поплелся за гномом.
В Добендье от острия до конца рукояти было около пяти с половиной футов, но веса не ощущалось вовсе. Юноша вышел из пещеры и, когда глаза снова привыкли к свету, взмахнул клинком для пробы. Вдруг вспомнились потешные дуэли с братьями — те, хоть и были неуклюжи, всегда побеждали.
Рогала, присевший на корточки у выхода, чтобы оглядеть тоала, походил на жабу. Готфрид вздрогнул. Тайс еще не выказал своей легендарной безжалостности, но, вероятнее всего, предания ее даже преуменьшали. В этом существе угадывалась холодная убийственная расчетливость, будто оно было бездушной машиной гибели, спрятанной в теле наподобие человеческого.
Мечу не терпелось, он шевелился в руке.
— Странная тварь, — заметил гном про вождя-мертвеца. — Древнее древнего; связано сотней заклятий, другой сотней вооружено. Но Добендье голоден, он жаждет отведать плоти. Вперед, парень, убей!
Готфрид вспомнил, как тоалы — окровавленные, неумолимые, неуязвимые — косили жизни в Касалифе. Он покачал головой.
— Ты что, отказаться вздумал? Меченосец — и отказаться? Вот чепуха! Поди и убей! Дай Добендье напиться, за время долгого сна он ослаб.
То ли магия какая вплелась в ворчливый голос, то ли голод подстегнул меч, а может, взяла свое жажда мести, но Готфрид, пошатнувшись, ступил вперед.
— Но ведь они мертвецы, — прохрипел он. — Тайс, у них же нет крови!
Юноша проломился сквозь кусты, скрывавшие жерло пещеры, и тоал обернулся.
Добендье отнимал у страха власть над телом, но душа-то по-прежнему трепетала. Готфрид знал, что мертвецы убивали солдат куда сильнее его, а он разве воин? Подглядывал за братьями да воображал — вот и все упражнения. Как с такой выучкой биться с чудищем?
Меч сам по себе принял стойку, и паренек, пораженный, побрел к противнику. Того наглость добычи, похоже, удивила. С чего это овца скалится на волка? Но, взглянув на оружие, всадник понимающе кивнул, затем выжидательно посмотрел на Касалиф и вновь обратил ледяной взор на мальчишку.
Колдовской меч, длинный и черный, как Добендье, выскользнул из ножен — вороной конь вздрогнул.
Рассудок Готфрида замер в ужасе, но тело двигалось: прыгнуло вправо, чтоб ударить тоала под левую руку, не прикрытую щитом. Добендье радостно выл, рассекая воздух.
Мертвец уклонился, ткнул шипастым сапогом, и ребра юноши вспыхнули болью.
Зачарованное оружие ударило по ногам лошади — та отшатнулась, и седок грохнулся оземь.
Готфрид атаковал. Противник двигался все так же дергано, но с поразительными проворством и точностью. Он был готов к атаке.
Великий меч поднялся, словно тесак палача, мелькнул едва заметно, но наткнулся на сопротивление — клинки встретились с оглушительным лязгом. Колдовство сошлось с колдовством. Боль ледяной струей брызнула в руку Готфрида. На мгновение, показавшееся вечностью, лезвия магнитами вцепились друг в друга. Над головой взвыл черный ветер, и за спиной тоала посыпались листья да ветки — словно невидимые гиганты схватились среди крон. Добендье жалобно заскулил, тоалов меч завизжал, будто ошпаренный младенец.
В тот миг, когда они расцепились, Меченосец понял, что победит! Магия его оружия сильнее и ужаснее. Он неодолим! Крик дикой радости сорвался с мальчишеских губ.
