нее. Поскреб ногтем по стеклу планшета, будто стирая какую-то кляксу:
– Отработаешь свои кейсы за сотню-другую земных циклов, исправишь карму служением и сможешь выбрать, как закончить этот мировой Цикл.
Лиза с вызовом усмехнулась:
– Так ты типа гребаный ангел что ли? Чет-то не похож.
– Разве? А так?
Сизиф повернулся к ней профилем.
– Что за хрень ты несешь? – Лиза вскочила со стула и сжала кулаки. Она тяжело дышала. – Кто ты, на хрен, такой? Что за долбанные циклы и очки? И кто, мать твою, эти «вы»?
«Теряет терпение. Не лучший показатель для нашей гнилой работенки. С другой стороны, вечность – достаточно долгий срок, чтобы изменить характер».
Лиза приняла угрожающую позу. Будто вот-вот набросится на Сизифа. Кинула быстрый взгляд на стену; туда, где раньше была дверь, слегка прищурилась – вглядывается.
«Глупая, все еще думает, что у нее близорукость. Ну хоть какой-то приятный сюрприз тебя ожидает, девочка».
Сизиф посмотрел на Лизу в упор.
«Ну давай, кидайся».
– Не люблю эту часть разговора, – устало вздохнул он. – «Мы» – это те, кого люди обычно ненавидят. Кого зовут демонами, бесами, голосами в голове. Да, это грязная работа. Но и она в конечном счете нужна Ему. Так говорят.
– Ему?
Сизиф многозначительно ткнул указательным пальцев в потолок.
– Ему, – повторил он многозначительно. – А мы – просто стервятники. Что касается тебя, то ты лишишься тела, свободы воли и практически всего, что есть у человека.
Лиза вдруг затряслась, засмеялась истерическим смехом. Она как будто бы билась в припадке. И вдруг замолчала и уставилась на Сизифа. Темная прядка волос упала на лицо и прилипла к вспотевшему лбу. Взъерошенная, будто одичалая, в измятой серой робе, Лиза была похожа на сумасшедшую со стажем… или одержимую.
– Да пошел ты! Ты просто гребаный глюк! Я не верю ни в Бога, ни в черта! Знаю я таких, как ты: сидишь, тварюга, умничаешь, пудришь мне мозг. Да будь весь этот долбанный бред правдой хоть на секунду, знаешь, чтобы я тебе ответила?
– Горю желанием узнать, – ровным тоном ответил Сизиф.
– Что надо быть конченым упырем и импотентом, чтобы торчать здесь вместо того, чтобы жить! Какой угодно жизнью! – закричала Лиза во весь голос. – Верни меня назад! Верни сейчас же, сволочь!
Она сжалась, оттолкнулась от пола, как дикая кошка, бросилась на Сизифа. Выставила вперед костлявые пальцы – чтобы вцепиться ему в горло.
Ее лицо было совсем близко.
Но он не ощутил ни дуновения, ни тепла человеческого тела. Ничего.
Лиза скрючилась на полу позади Сизифа – ее ноги подкосились.
Она пролетела сквозь него и теперь лежала на идеально белом полу, сжавшись в комок; ее передергивало от новых и неприятных ощущений. Будто бы через нее пропустили ток и облили ледяной водой одновременно. Или будто у нее в секунду подскочила температура градусов до сорока. Будто она вся рассыпалась, а потом кое-как, с пробелами, собралась обратно.
Скрюченные пальцы конвульсивно царапали пол. На лбу вздулась синяя вена. Та самая, которую разорвала обжигающая полицейская пуля.
Краем глаза Лиза видела Сизифа. Он по-прежнему сидел на стуле. Снова переменил закинутую ногу.
«Почти как Шэрон Стоун в “Основном инстинкте”», – Лиза всегда поражалась тому, что ей в голову приходили самые неуместные и не подходящие ситуации мысли.
Шэрон Стоун…
Господи, что же происходит?
Господи? Ты здесь? Ты существуешь?
Господи, может быть, тебе лучше и не существовать…
По телу Сизифа, как по потревоженной голограмме, проходили странные помехи.
Именно они напугали Лизу больше всего.
Она в жизни не видела ничего подобного.
Колышущийся силуэт Сизифа подошел к ней и наклонился низко-низко, почти лицом к лицу. Помехи прекратились, и Лиза четко увидела смуглую пористую кожу и темные, почти черные глаза.
– Имей в виду, я дам тебе только одну возможность отказаться, – сказал Сизиф и направился к двери, которая вдруг стала отчетливо видна.
Сделав глубокий вздох, Лиза оперлась на все еще скрюченную руку и приподнялась.
Она видела, как Сизиф вышел из ослепительно белой комнаты, и попыталась проползти за ним, чтобы выбраться.
Однако, как только Сизиф вышел, очертания двери опять исчезли. На экране, прямо перед ней, снова появился крупный план ее мертвого лица. Закатившиеся глаза, открытый беспомощно рот, и струя крови из размозженной черепной коробки.
Лиза зажмурилась, и тихий стон вырвался из плотно сомкнутых губ. Ее снова бил озноб, она обливалась холодным потом.
Лизе было страшно. Она больше не могла скрывать этого. Хотя бы от себя.
Сизиф закрыл за собой белую дверь. Приземистая женщина по-прежнему стояла в коридоре, пялясь на экраны, где все еще распадался на части преступник, а электронный голос вещал о нарушении главного закона их службы.
Услышав Сизифа, женщина вздрогнула, отвернулась от экранов и одернула костюм. Потом принялась листать на планшете файлы Лизы, будто все время только этим и занималась.
– Я же говорила. Она плохой кандидат, – важно произнесла женщина.
– Ничего, я был еще хуже.
Сизиф забрал планшет из ее рук, перевернул и протянул обратно.
Только сейчас она заметила, что держала его верх тормашками, и покраснела.
«Значит, не больше двух-трех человеческих циклов на службе, – подумал Сизиф, – программы подсознания еще контролируют фантом ее тела».
Он пошел прочь, направляясь к подобию кухоньки, где его ждало то, любовь к чему он так и не смог выкорчевать из души, – кофе.
– Так что мне с ней делать? – растерянно окликнула его женщина.
– Загрузите ей демоверсию среднестатистической жизни, – не оборачиваясь, ответил Сизиф, – при ее карме.
Глава 10
История Бернара и Софии
– Ну хватит, Бернар, хватит, – говорила девушка, накрывая ладонью руку, сжавшую ее коленку под юбкой. – Мне пора.
Стекло запотело. Музыка тихо заполняла салон автомобиля, но Софи ее почти не слышала: Бернар шумно и горячо дышал ей в ухо.
Похоже на картинку из какого-то старого фильма. Она не помнила название, смотрела девочкой, но сцена засела в голове на всю жизнь. Что-то там про корабль.
Надо еще провести рукой по стеклу, мутному от их частого дыхания.
И Софи провела. Холодное стекло оставило на ладони липкую влагу.
Софи загляделась на свое помолвочное кольцо.
Да, определенно как в фильме, только у нее на пальце блестит бриллиант.
– Софи, ты же теперь моя невеста. Какая разница, что подумает твоя мать?
Она с трудом разбирала слова Бернара: его губы вжимались в ее шею, а рука продвигалась все дальше.
Инстинкты требовали продолжить, но разум Софи никогда не выключался. Он был ее счастьем и проклятием одновременно: мысли, холодные и острые, прорывали химическую
