языке существует целый комплекс терминов, среди которых и такие, например, как тэт, хой ланг («деревенский праздник»), хой тюа («праздник при буддийском храме»), хой динь («праздник в общинном доме динь»), хой дэн («праздник в поминальном храме»).
Не претендуя на всестороннее раскрытие понятий «календарный праздник», «календарные праздники годового цикла», мы хотели бы отметить, что эти термины, прежде всего, обозначают празднества, проводимые в установленные традицией дни (или более значительные отрезки времени); которые связаны как со сменой времен года, так и с важнейшими рубежами в хозяйственной, трудовой деятельности людей (земледельца, скотовода, рыболова). Эта двуединая связь [Серов, 1983, с. 43] отражалась как в самом празднике, так и в календарных обрядах, игравших важную роль в его структуре, непременными составными которой уже на ранних этапах развития календарного праздника становятся также развлечения, игры, народные зрелища, утверждение опыта и знаний об окружающем мире.
На примере анализа календарных праздников годового цикла народов Восточной Азии — китайцев, корейцев, японцев, монголов и тибетцев — нами были выделены по крайней мере, две категории празднеств, связанных с хозяйственно-трудовой деятельностью крестьянства. Праздники первой категории (очевидно, более древние) тесно связаны с хозяйственной деятельностью земледельца или скотовода. Наверное, даже правильнее сказать, что сам трудовой процесс как бы на время становился праздником. У всех земледельцев празднично проходили начала работ (пахота, сев, уборка урожая и т. д.), первый трудовой день нового цикла, первый выход в поле. У кочевников праздником отмечалось начало летовки; а жизнь и труд в летние месяцы на плодородных пастбищах традиционно воспринимались как праздничные, были освещены особым, радостным настроением. Праздники этой категории не имели четко фиксированной даты.
Календарные праздники годового цикла народов Восточной Азии второй категории значительно отделились от трудового процесса, большинство из них отмечается уже всем народом, всеми классами и сословиями, жителями деревень и кочевий, больших и малых городов. Как правило, такие праздники, а к их числу относится Новый год, состоят из множества обычаев, обрядов, игр и развлечений; они растянуты во времени и являют собой целые праздничные циклы. Почти все они имеют точно фиксированные даты [Джарылгасинова, 1989, с. 307]. Со временем многие из праздников этой категории вошли в этническое самосознание как непременный символ культуры народа.
Основные даты народного праздничного годового цикла с давних времен, с эпохи зарождения государственности у народов Юго-Восточной Азии, сосуществовали и сопрягались с официальным календарем, с религиозными календарями. Несмотря на противостояние народного и государственного календарей, влияние последнего вряд ли можно отрицать. Более того, нередко бывало так, что из праздников народного календаря дольше сохранялись (хотя и в трансформированном виде) те, которые в определенные периоды истории объявлялись и государственными. Значительное влияние на народные праздники годового цикла оказала религия (см. подробнее [Шпажников, 1980]). Для народов Юго-Восточной Азии это широкая палитра: древнейшие верования, индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, ислам, христианство. Примечательно, что и официальные и религиозные праздники в основных своих датах оказывались сопряженными с древнейшим исконно народным календарем, они как бы произрастали из него.
В отечественной востоковедной науке интерес к календарным обычаям и обрядам, к праздникам народов Юго-Восточной Азии неразрывно связан с изучением культуры, этнографии и истории религии этого региона.
Наиболее систематизированный свод сведений о календарных обычаях и обрядах народов Юго-Восточной Азии содержится в соответствующем томе этнографической серии «Народы мира» — «Народы Юго-Восточной Азии» (М., 1966). О праздниках, играх, развлечениях, народном театре, музыкальных инструментах, о религиозных представлениях вьетов в томе «Народы Юго-Восточной Азии» написал А.И. Мухлинов [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 116–118, 120, 122–126], кхмеров — С.А. Арутюнов, А.И. Мухлинов [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 163, 195, 196, 199–201], лао — Г.Г. Стратанович [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 227–231, 233, 234], бирманцев — Г.Г. Стратанович [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 327, 328], народа тай — А. К Мухлинов, Г.Г. Стратанович [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 135, 138, 140, 273–281], малайцев — М.Г. Мартынова [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 385, 386], яванцев — Ю.В. Маретин [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 463–474], балийцев — С.А. Маретина [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 488–493], тагалов — Д.И. Тихонов [Народы Юго-Восточной Азии, 1966, с. 658, 659]. И все-таки надо отметить, что в изучении календарных обычаев и обрядов народов Юго-Восточной Азии наша наука сделала только первые шаги.
Между тем в последние годы значительно расширилась источниковедческая база для исследования календарных обычаев и обрядов народов Юго-Восточной Азии, что позволяет подойти к изучению этих проблем на другом, более высоком уровне. Укрепились научные контакты сотрудников Института этнологии и антропологии РАН с учеными стран Юго-Восточной Азии. Ряд авторов данного исследования имели возможность собирать материал в странах изучаемого региона: в СРВ в течение ряда полевых сезонов работала А.Н. Дементьева-Лескинен; в Лаосе и Камбодже календарные праздники изучались И.Г. Косиковым; календарные обычаи и обряды тагалов на Филиппинах наблюдал К.Ю. Мешков; календарные обычаи и обряды бирманцев исследовала в Бирме А.Г. Гаврилова.
Ценные материалы, личные наблюдения были почерпнуты из работ журналистов-международников и специалистов, работавших в разные годы в странах Юго-Восточной Азии (например, [Сумленова, 1985; Полянский, 1985; Бычков, 1979; 1987; Артамонов, 1986; Кочетов, 1987; Кузнецов, 1987; Калинин, 1989]. Очень важным было для нас также ознакомление с личной коллекцией, фотоархивом и дневниковыми записями Т. Симбирцевой, несколько лет проработавшей в Бирме.
В последние десятилетия значительно возрос интерес к изучению календарных праздников и в научных трудах стран Юго-Восточной Азии.
Правомерность обращения к исследованию календарных праздников народов Юго-Восточной Азии в значительной мере объясняется и успехами советской востоковедной науки (см. подробнее [Ларионова, 1980]). В последние десятилетия появилось немало переводов на русский язык памятников истории, культуры, литературы и фольклора народов Юго-Восточной Азии, в которых содержится немало ценных свидетельств о календарных праздниках (см., например, [Похождения хитроумного Алеу, 1967; Повелитель демонов ночи, 1969; Сказки народов Вьетнама, 1970; Нгуен Зы, 1974; Джарылгасинова, 1975; Волшебный козел, 1976; Марунова, 1980; Кхмерские мифы, 1981]). Огромное значение имеют исследования советских ученых в области театра, литературы и искусства народов Юго-Восточной Азии.
Значительное место изучение календарных праздников занимает в творчестве западноевропейских, в первую очередь французских и английских, ученых. Многие работы западноевропейских и американских авторов написаны на богатом полевом материале. Подробные историографические очерки даны в специальных главах монографии.
В данном исследовании рассматриваются календарные обычаи и обряды, а также праздники годового цикла девяти крупных народов Юго-Восточной Азии, которые живут на огромных территориях, отличающихся большим разнообразием климатических и ландшафтных условий. Как известно, Юго-Восточная Азия располагается в двух климатических поясах — экваториальном и субэкваториальном, или в поясе экваториальных муссонов. В целом весь регион Юго-Восточной Азии испытывает огромное влияние муссонных
