даже лучше. Более не колеблясь, я вонзил спицу в пульсирующую на небритой шее вену: глубоко, насквозь.
Он захрипел, заёрзал ногами, обмочился.
Но не проснулся.
Я вытянул спицу. Дряблая кожа потянулась за ней, не желая отпускать, затем прыснула кровь.
Я вонзил спицу.
Он забулькал, пытаясь кашлять. Завозился, пружины раскладушки заскрипели.
Я вытянул спицу и вонзил. Вытянул и вонзил. Вытянул и вонзил.
Когда я остановился, он давно уже молчал — издох, так и не открыв глаз, даже не осознав, что его настигло. Меня же от шеи до ступней покрывала кровь. «Он не заслужил умереть во сне», — так думал я, тяжело дыша, сжимая в кулаке тёмно-красное шило, — «Только не он». Размахнувшись в последний раз, я проколол веко, хрупнувшее глазное яблоко под ним, проколол сам жалкий, порочный, гнилой мозг этого существа. И ушёл, пошатываясь, к ожидавшему меня тоннелю.
* * *
Остаток той ночи, уже после того, как смыл с себя всю кровь, я проспал сном младенца, зарывшись с головой в чистые простыни. Впервые за долгое время мне совсем ничего не снилось. Когда я вышел из ванной, алтарь и проход за ним, по которому я проложил, возвращаясь, кровавый след, исчез, словно его и не было. Разве что слабый запах парафина витал в воздухе. Наутро я гулял, зашёл в продуктовый и набрал полную корзину, от нечего делать приготовил на ужин лазанью. Получилось отменно, и я с аппетитом уплетал её, посмеиваясь над старой голливудской комедией по ТНТ. Оставив мытьё посуды на завтра (отпуск у меня или нет, в конце концов?), отправился на боковую и снова спал почти до обеда. Бессонница ушла, да и мемориалов я больше пока не встречал. На работу вернулся отдохнувшим, даже помолодевшим, и целый день принимал и раздавал комплименты.
Тело нашли спустя три недели. Я равнодушно выслушал новости, поблагодарил капитана за службу и, повесив трубку, вернулся к своим делам — работы успела накопиться целая гора. Нормальная жизнь продолжалась несколько месяцев, прежде чем по возвращении домой меня встретило уютное пламя свечей. Я знал, что так будет, понимаете? Тщательно заперев дверь, я переоделся в спортивный костюм, взял из стойки на кухне хороший японский нож для разделки рыбы и полез в дыру, распахнувшуюся на сей раз в стене спальни. В тот раз ползти пришлось дольше.
Вернулся уже под утро, уничтожил все следы, а по пути на работу купил в ларьке Роспеч ати несколько федеральных газет. Завёл привычку покупать и просматривать их каждое утро, потом и вовсе подписался на региональные издания со всей России. Раз в месяц сам забирал их с почты, чтобы не доставлять почтальону проблем этакой кипой. Иногда — нечасто — там попадались интересующие меня статьи, такие я вырезал и складывал дома в ящик письменного стола. Шло время, раз за разом они звали меня, и я откликался (а разве был у меня выбор?). Настал день, когда вырезки перестали помещаться в ящик. Я пожал плечами и завёл большой альбом, куда вклеивал их в хронологическом порядке.
С тех пор минуло много лет, из зеркала на меня глядит уже не пацан, но солидный мужчина с тронутыми сединой висками и холодом в глазах, которые видели слишком многое. Прямо сейчас на антресолях в тёткиной квартире пылятся пять тяжёлых, распухших от газетной бумаги альбомов. Они заполнены чистейшими детскими кошмарами, эссенцией отчаяния, слезами, кровью и, да, пустотой. Огромное множество страшных историй способны они поведать, и даже мне самому неприятно брать их в руки, мои гримуары.
Про многое там можно прочесть, часто лишь между строк. Плотные страницы сочатся историями о равнодушии, боли, одиночестве и страхе. О муках невинных, тупой человеческой злобе и неожиданном воздаянии. Пять альбомов, и я работаю над шестым. В этом мне всё так же помогают мемориалы, время от времени возникающие в моей квартире. Они зовут меня, мои маленькие проводники; я проклят ими и смирился с этой участью. Им просто нужен был кто-нибудь, кому можно показать.
Моё проклятье состоит в том, что никому из них я не в силах помочь. Как бы ни спешил, как ни пытался, я всегда появляюсь лишь для того, чтобы опоздать. Засвидетельствовать свершившееся зло, и только. Куда бы ни привёл меня туннель, на той стороне, я знаю, будет ждать смерть: растерзанное тело маленькой девочки, замёрзший в мусорном баке младенец, избитый отцом мальчуган, сброшенный в колодец и оставленный умирать… Сколько их было за эти годы.
Я не могу никого спасти и являюсь не затем, чтобы спасать. Всё, что мне доступно, это возмездие. Я их немое орудие и хроникёр. Моя суть — обрушить бессмысленную месть на головы истинных чудовищ, чтобы после прочитать об этом в газетах и аккуратно вклеить новый лист в мой ужасный чёрный альбом.
Возможно, сейчас вы спрашиваете себя: зачем же я всё это записал? Ответ прост, текст — предостережение. Не для всех, разумеется, лишь для некоторых. Быть может, я просто сумасшедший, и никаких мемориалов с дверцами за ними вовсе не существует. Пусть так. Может, если проверить мои командировки, больничные и отгулы, сопоставить их даты с датами жестоких казней по всей стране, вы обнаружите определённую взаимосвязь. Плевать. Но знайте, что если вы — чудовище, если когда-нибудь вы ощутите желание обидеть ребёнка… Если после второго стакана водки вы вдруг решите «наказать» своего сына или изнасиловать дочь… Из темноты за вашей спиной возникну я. И лишу вас родительских прав.
