жизни. Ему не было еще и восемнадцати, когда он основал два учебных заведения: одно в Итоне, другое в Кембридже, где постарался собрать образованных людей. Обоим своим детищам он посвящал много времени и заботился о них неустанно.
И вот что удивительно: страсть Генриха к книгам передалась и его злейшему врагу. На туманном острове Мэн, где обожаемая супруга Глостера томилась от невыносимой скуки, сам он, удалившись в свои покои, когда верные и шумные соратники не требовали его присутствия, занимался книгами. Поначалу он коллекционировал их, но понемногу ценные образчики заинтересовали его и содержанием. Среди своих бесчисленных обожательниц он прослыл человеком ученым, который может сравниться с королем, а то и превзойти его. Однако научные занятия не мешали Глостеру устраивать оргии и попойки, радуя ими свое окружение и весь городок, пользующийся крошками с его стола. Оргии Глостера раздражали кардинала, хотя сам он всю жизнь был очень далек от святости.
Этот жестокий и опасный человек шел к седовласой зиме через борьбу с врагами, битвы, преступления, сведение счетов и теперь находил неизреченную сладость, наставляя обворожительную молодую женщину с живым умом и мужественным сердцем, какие он вскоре в ней разглядел. Он питал к ней покровительственную нежность деда, столь необходимую и утешительную для Маргариты. Она чувствовала себя спокойнее и увереннее за этой каменной стеной, о которую разбивались бури. Их дружба стала настолько тесной, что кардинал отвел ей покои в своем дворце, и Маргарита часто приезжала к нему в то время, как ее супруг предавался молитвенным бдениям, забывая о грешной земле. Зато во дворце кардинала все было весомо и конкретно, там созидалось будущее королевских детей, которые непременно должны были появиться, но пока еще о себе не заявили.
На беду, Саффолк тоже часто присутствовал при этих беседах, что позволило прихвостням Глостера шептать на всех углах, что герцог стал любовником королевы.
Сплетня была глупая. Прошло так мало времени после венчания, и все знали, что брак счастливый. Маргарита любила супруга, и если в глубинах ее сердца и таилось зернышко страсти к другому, то гордость ее натуры и королевского сана не позволяла этому зернышку проклюнуться и расцвести. Саффолк довольствовался дружбой, которую дарила ему королева. Однако госпожа История поспешила нарушить покой милорда Саффолка. Он полагал, что тайное условие останется скрытым долгие-долгие годы, но ошибся: в конце июля торжественное посольство во главе с Людовиком де Бурбоном, графом Вандомским, и архиепископом Реймса Жувеналем дез Юрсеном высадилось в Англии. Послы привезли богатые подарки английской королеве, которые должны были возместить ее потери из-за бури, но… Они приехали говорить о провинции Мэн.
Со всевозможными дипломатическими подходами и с готовностью на всякого рода компромиссы они просили одного: возможности использовать доходы провинции ее природным владельцем Карлом Анжуйским, дядей Маргариты. Больше того, Карл VII готов был в течение десяти лет выплачивать Англии точно такую же сумму в качестве возмещения убытков. Условия условиями, но тайное стало явным, и все узнали, что лакомые земли рано или поздно должны опять стать французскими.
Друзья Глостера – а это была большая часть Лондона – разразились яростными протестами. Чтобы их успокоить, король предложил Анжуйскому дому двадцатилетний договор с Англией и ничего больше, с тем французы и отбыли.
Но вскоре приехало новое посольство, и месяц за месяцем шли переговоры с маневрами, наступлениями и отступлениями. В это непростое дело Маргарита, на свое несчастье, вмешалась. Ее прямо высказанная обида помогла решиться этому делу в пользу ее родной страны: супруг согласился отдать Мэн Франции 30 апреля 1448 года, «чтобы доставить удовольствие королю Франции и по требованию супруги».
Уинчестер и Саффолк, увидев королевский вердикт, в котором ничего не могли изменить, в ужасе всплеснули руками. «По требованию супруги» обещало нескончаемы свары в королевстве. А Маргарита была уверена, что укрепляет мир. На самом деле она вырвала у слишком слабого супруга приговор самой себе.
Английский народ был вне себя от гнева.
Наступил день, когда Маргарита, взглянув на вошедшего Саффолка, невольно вскрикнула от испуга: он был весь в грязи, одежда изорвана, лицо в синяках, руки и грудь сочились кровью. При нем не было ни кинжала, ни шпаги. Саффолк, казалось, был вне себя, и Маргарита сочла благоразумным отослать придворных дам, прежде чем расспросит милорда. Она подошла к нему:
– Боже мой, милорд, что с вами случилось? Откуда вы в таком виде?
– С Лондонского моста, мадам! Там я оставил шпагу, проткнув негодяя, воняющего чесноком на расстоянии в десять шагов. Он был главарем банды, которая на меня напала.
– На вас, милорд?
– Да, на меня. Они меня узнали. Кто-то заорал: «Бей любимчика королевы!» И в то же мгновенье на меня кинулась целая орава. Крикун тут же смылся. Но не так быстро, чтобы я не успел рассмотреть на нем ливрею Глостера. Как я вижу, он всерьез решил взяться за ваших друзей.
Королева побелела как полотно и покачнулась, но тут же совладала с собой. Она отвела готовые поддержать ее руки Саффолка и села на резной дубовый стул с высокой спинкой.
– Как же они меня ненавидят, – прошептала она, и от ее горестного вздоха сердце Саффолка больно сжалось. – Я всего несколько месяцев их королева, и они уже так меня ненавидят. Чем же я заслужила это?
– Вас винят за возвращение Мэна, как я и предвидел. Почему вы не захотели меня послушаться? Вопреки моей просьбе и пожеланиям кардинала, вы настояли на твердой позиции короля.
– Конечно, я настояла! Потому что это была единственно достойная позиция. Если даешь слово, надо его сдержать, милорд. И вы тоже дали слово, что Мэн вернется к его законным владельцам.
– Этот пункт должен был оставаться в секрете не меньше трех лет. А ваши… родственники не нашли ничего лучшего, как поспешить в Англию и потребовать, так сказать, свое!
– Не так сказать, а так оно и есть! Мне больно вам напоминать, но Англия потерпела поражение, и по справедливости она не имеет прав ни на какие французские земли.
– С такими чувствами и мыслями, мадам, вы не должны были соглашаться на английскую корону. Но народ вам ставит в вину не только Мэн, но и свою бедность, и все остальные беды и несчастья, какие только есть на свете. Если уж он берется ненавидеть, то остановить его трудно.
– Не могу не признать вашей правоты, но надеюсь, вы помните, что не я обсуждала условия моего замужества.
– Да, обсуждал их я, и Глостер прекрасно знает, что делает. Он давно уже догадался, что ради того, чтобы привезти вас
