лупил по нему снарядами, выпустил 30 штук. Один бог знает, где его учили такой позорной стрельбе! А Хорст, пройдоха, добавил к своему счету еще три победы. Черт возьми, как ему это удается! Наверняка ему попался классный наводчик… В тот день были новые потери: четыре «тигра» подорвались на минных полях. И Зиммель, только узнав об этом, снизил скорость и дождался, чего хотел: группу саперов на танке с тралами. От судьбы не уйдешь, но и поторапливать ее не стоит.
16 июля 1943 года Вильгельм Зиммель запомнил, как день Апокалипсиса. Группа пехоты русских пыталась обойти гренадеров с фланга. Кто так бездумно послал их без поддержки хотя бы трех танков! И они попали в жесткие клещи. Это был просто расстрел, бойня с предельно близкого расстояния. Даже внутри «тигра» было слышно, как гренадеры всякий раз радостно орали, когда очередной снаряд взрывался прямо в середине русских. Им устроили кромешный ад! Да, это была легкая победа, и над беспомощным противником – вдвойне приятная. Но, по-честному, наблюдать за летающими повсюду разорванными кусками тела – зрелище тошнотворное. Заряжающего Куно от дел своих рук трижды вырвало прямо в пустые ячейки хранилища снарядов. Сам будет убирать, нежное животное… Хотя и сам Вилли в ту ночь с трудом смог уснуть. В течение трёх дней лишь забывался в полудреме.
3 августа уже ночью бесконечный марш наконец закончился в районе города Кромы. А на следующий день, сырым туманным утром, командир батальона капитан фон Кестлин, почерневший, как и все его танкисты, отдавая боевой приказ своим жестяным голосом, напомнил, что в операции «Цитадель» их героический 505-й тяжелый танковый батальон вновь бросают на самые важные направления. И самое важное направление на этот час, как тут же выяснилось, досталось командиру танкового взвода Вильгельму Зиммелю. В составе своего подразделения ему было приказано провести разведку боем.
И да поможет вам бог! Heil Hitler!
От такой «чести» радости и даже азарта, как некогда бывало, Вилли уже не испытал. Он выругался в душе, захотелось вдруг ни с того ни с сего выпить полстакана шнапса. Конечно, чушь и бред, пить перед боем для танкистов – дело нелепое, вредное и, случись что, даже подсудное. Это пехота в атаку прёт, заправившись для храбрости…
Поселок, который предстояло разведать, назывался Пушкарный. Вильгельм, изучивший к третьему году кампании несколько русских слов и военных терминов, понял, что связано это с артиллерией. Не хватало только, чтобы «иваны» сделали там соответствующий сюрприз в виде батареи 76-мм противотанковых пушек. Зиммель по радиосвязи дал команду «вперед», и командиры двух танков его взвода Вольф и Мюллер тут же пристроились за ним в колонну.
Заряжающий Куно забарабанил по каске, лежавшей рядом с казенником орудия, он был запевалой, и самое время настало для поднятия боевого духа грянуть «Песню панцерваффе».
Если ветер или идёт снег,
Или солнце улыбается нам,
Дневная обжигающая жара
Или ночной ледяной холод,
В пыли наши лица…
Куно пропел первые строки с надрывом голоса, сквозь рев мотора. И тут же подхватил наводчик Бруно, раскачиваясь и в такт музыке, и на кочках.
Но радость в наших мыслях,
Радость в наших мыслях,
Наш танк ревёт и рвётся вперёд
Сквозь штормовой ветер.
Когда вражеский танк
Появится перед нами,
Дадим полный газ.
И мы уже рядом с врагом.
Мы не дорожим своей жизнью.
Армия – наша семья,
Армия – наша семья!
Умереть за Германию —
Вот самая высокая заслуга.
Тут и Зиммель добавил свой голос в нестройный хор. Последним, кто уловил, что экипаж поет танковый гимн, был механик-водитель. И Клаус загорланил громче всех, не заботясь, попадает ли в такт вместе со всеми и та ли мелодия. Простая, правильная песня, и слова, как снаряды, на подбор – просто убойные!
И если мы оставлены
Этой капризной удачей,
И если мы не возвратимся
В своё отечество вновь,
Если пуля собьёт нас,
Если наша смерть позовёт нас,
Да, позовёт нас,
Тогда наш танк станет нам
Стальной могилой.
С грохочущими двигателями
Быстрые, как молния,
Завязываем бой с врагом.
С нашей бронёй
Впереди наших товарищей,
В битве все, как один,
Мы встанем все, как один.
Вот так мы поражаем глубоко
Вражеские порядки!
Так с песней они проехали около двух километров все по такой же грунтовой дороге, с раздолбанной колеей, чахлым кустарником по округе, будто пятнами лишая. «Победа идет по следам танков», – вспомнил Зиммель крылатую фразу Гейнца Гудериана, вглядываясь, не прошли ли здесь русские танки. Но следов траков он не увидел, лишь колесная техника оставила местами в засохшей грязи свои отпечатки.
Глава седьмая
Когда до Пушкарного оставался километр, просто интуитивно Вильгельм свернул на обочину, маневр повторили и командиры танков.
Так и шли теперь вдоль дороги, медленнее, но с большим шансом не нарваться на мину. Если какое-то подразделение русских и находилось в селе, их уже все равно на этой равнине заприметили. Они проехали метров триста, и Зиммель приказал Клаусу остановиться. В бинокль мало что можно было разглядеть: обычная, каких тысячи, русская деревня. Пушкарная… Одинаковые бревенчатые срубы, соломенные крыши, подслеповатые окошки, никому нельзя выделяться. Все равные и нищие… Его всегда поражало, почему не как в Германии и Европе, почему нельзя один раз построить дом из камня и жить в нем многими семейными поколениями? Еще Зиммель подумал, что плохо, что в поселке много деревьев, он просто утопал в зелени. Естественная маскировка для врага.
Тут его взгляд остановился на доме, стоявшем с краю. По лестнице, лежавшей на крыше, как котенок, карабкался годков трех-четырех мальчуган. Вильгельм даже разглядел его озорную мордашку и нестриженые светлые вихры. «Обитаемый поселок, – подумал он. – А где же маман?»
И мать, женщина лет двадцати пяти, тут же вслед за его мыслями появилась, увидела свое чадо, всплеснула руками, кинулась к крыше и что-то, жестикулируя, ему сказала. Но малец не стал прыгать ей в протянутые руки, а шустро переместился к сараю, там крыша была пониже, и оттуда он уже спрыгнул на землю.
– К бою! – приказал лейтенант, и танки сразу развернулись в боевую
