— А ты?
— И я, — выдержав короткую паузу, отвечаю я.
— Раз ты настаиваешь, — говорит так, будто весь мир вертится вокруг него, — Но учти, ты ранила мое эго.
Он всегда шутит. Я начинаю понемногу закипать. Крот ставит выпивку на стол и Данте берет в руки стакан. От меня не ускользает его разбитые в кровь костяшки пальцев.
— Ты опять дрался?
Данте молчит.
— Только не говори, что ты еще не завязал с Сопротивлением? — наклоняюсь к нему, и его лицо из приветливого, становится непроницаемым, — Ты хоть понимаешь, как это опасно?
Сопротивление устраивает мятежи, после которых нам живется еще хуже. Многих сажают в тюрьмы и казнят.
— Не хочу подчиняться корпорации, — он пристально смотрит мне в глаза, — Она убила наших родителей.
Я хочу накричать на него, но слова встают в горле.
— Совершенные превратили нас в бесхребетных рабов с клеймом на шее, — не дождавшись от меня ответа, продолжает Данте.
Опасные мысли и я оглядываюсь, боясь, что нас могут подслушать.
— Хотя многие из нас могут соперничать с учеными совершенных, возьми, врачевателей. Твоя мама была одной из них, — не унимается он, — Да, черт возьми, я не хочу горбатиться всю жизнь в шахте!
— Ясно, — упоминание моей матери отзывается глухой болью в сердце, будто от него оторвали огромный кусок.
Смириться с ее смертью было сложнее всего.
Мне не дали с ней попрощаться.
Отчаяние накрыло меня черным зловонным облаком, когда я не нашла ее в спальне, вернувшись от врачевателя. Я сжимала в потных руках пузырек с лекарством и смотрела на зареванную Гриф, которая держала на руках мою сестру. По ее взгляду я всё поняла и внутри меня что-то умерло.
— Лилит… — Данте поднимает руку и нежно касается моей разбитой губы. Я вздрагиваю, — Ты достойна лучшей жизни, — его голос звучит спокойно, намного спокойнее, чем я себя чувствую.
— Сопротивление не сможет ничего изменить, — я резко одергиваю голову, и Данте хмурится.
— Посмотрим.
Я возмущенно скрещиваю руки на груди.
— Пообещай, хотя бы не лезть на рожон, — выразительно смотрю на него и Данте цинично мне усмехается.
Он ведет себя слишком беспечно, когда выходит за стену или направляется в другие зоны.
Я очень не хочу однажды увидеть его в рядах отступников.
— Я делаю то, что умею лучше всех, — он опрокидывает в рот стакан и с грохотом ставит его на место.
— Знаю.
В телевизоре начинают крутить рекламу. Посетители хмурятся, поглядывая на экран. Уверена каждый из них хочет запустить в него чем-то тяжелым.
— Почему ты не хочешь присоединиться к нам? — опять один и тот же вопрос.
— Потому что я им не доверяю.
Данте раздраженно передергивает плечами.
— С чего бы?
Я не знаю, что ему сказать. Какое-то чутье подсказывает мне, не соваться в это. У меня есть сестра и обязанности.
— О, поглядите-ка, все злодеи собрались в одном месте, — Крот привлекает всеобщее внимание, и я радуюсь, что мне не придется отвечать на вопрос, — Надо послушать, — он делает звук громче.
— Неужто ты тоже запал на его смазливую мордашку? — Крот замахивается на Данте полотенцем и ему приходится пригнуться.
— Обладал бы ты такой же рожей, я бы тебе дала, — женщина с вызывающе глубоким декольте и пирсингом в нижней губе поворачивается к нам.
— Ты что-то имеешь против меня? — хмурится Данте, и она улыбается, — Видишь эти стальные мускулы?!
Я незаметно вздыхаю и перевожу взгляд на экран.
Две элиты собрались на трибуне, построенной прямо на стене. Но и там всемогущий купол защищает их от опасности извне. Представителей фракций можно различить только по цвету одежды. Аристократы предпочитают белому темно-синий, выделяя себя среди остальных.
Я сильнее сжимаю свой стакан, жалея, что не могу раздавить его в пальцах.
Вот кого я ненавижу больше остальных. Сильнее, чем сенатора и его семью. Я на дух не переношу советников корпорации.
На своё благословение, шестнадцатый День Рождения, каждый представитель своей фракции проходил тест, определяющий уровень его IQ. Это дает им возможность получить работу в корпорации и улучшить свой кредит. За этим зрелищем следят оба мира, и я могу назвать имена тех, кому желаю смерти.
— Вы должны знать, что мы делаем всё возможное, чтобы поднять уровень жизни в вашем мире… — говорит Роман Москвин, он смотрит прямо в камеру и кажется, говорит чистую правду, — И я рад сообщить, что в скором времени две сильные фракции объединятся… — мужчина подзывает к себе своего сына, стоящего рядом с ним и мой пульс теряет контроль.
Макс Москвин… «Золотой мальчик», звезда всех гламурных таблоидов и всеобщий любимчик.
Будущий советник.
Он первый в моем списке. Первый, кого я хочу уничтожить.
— … благодаря союзу моего сына и дочери сенатора, полномочия корпорации возрастут!
Высокомерное выражение на лице аристократа исчезает и на замену приходит недоумение. Он явно сбит столку. На короткое мгновение, я вижу в его бирюзовых глазах страх. Мне слишком хорошо знакомо это чувство, чтобы не увидеть его в других.
— Развели тут мыльную оперу, — Крот выключает плазму.
Я продолжаю бесстрастно пялиться в потухший экран.
Чего же ты боишься? Какое твое слабое место?
— От всего этого несет дерьмом, вот увидите, — голос Данте отвлекает меня от раздумий, на его лбу пролегают две сердитые складки.
Он скрещивает вместе длинные пальцы и кладет руки перед собой.
— Дело говоришь, — соглашается с ним Крот, он проводит взглядом нового посетителя, пока тот не усаживается за самый дальний угол и наклоняется ко мне, — Это про твою душу, дочка, — Крот показывает в сторону заказчика и я киваю, спрыгивая со стула.
Данте старается встретиться со мной глазами, но я отвожу взгляд. Впервые за сегодня я жалею, что он пришел в бар.
— Не вздумай вмешиваться, понял меня?! — предупреждаю я и направляюсь к заказчику.
Их легко узнать по накинутому на голову коричневому капюшону и длинному плащу, закрывающему
