Журналисты и фотографы уже были на месте, но, к счастью, за это время сюда не проникло слишком много зевак. Журналисты и фотографы, как ни удивительно, с годами стали лучше, по меньшей мере, хоть это полиция должна считать благом. Зеваки никогда не станут лучше.
Несмотря на довольно большое количество людей в перекрытом пространстве, вокруг водонапорной башни парила странная тишина. Издалека доносились радостные выкрики и детский смех, очевидно, из плавательного бассейна или с детской площадки возле Свеавеген.
Колльберг остался стоять у ограждения. Он ничего не говорил, и к нему тоже никто не обращался.
Он знал, что в государственной комиссии по расследованию убийств и в отделе по расследованию преступлений, связанных с насилием, объявили тревогу, что расследование дела быстро стабилизируется, что на месте преступления работают эксперты-криминалисты, что к делу подключили полицию нравов, что будет организован центр по контактам с общественностью, что идут приготовления для того, чтобы обследовать один дом за другим, что объявлена тревога всем радиопатрулям и что никому не дадут передышки, в том числе и ему.
И все же, несмотря на это, он позволил себе на минутку остановиться и поразмышлять. Сейчас лето. Люди купаются. По городу бродят туристы со схемой города в руках. А в кустах между вершиной холма и красным деревянным забором лежит мертвый ребенок. Это было отвратительно. Но хуже всего было то, что это могло быть еще хуже.
На холм от кирхи Святого Стефана, рыча мотором, поднимался еще один автомобиль, наверное, уже девятый или десятый. Он выехал на вершину холма и остановился. Колльберг даже не повернул головы, но он видел, как из автомобиля выходит Гюнвальд Ларссон и приближается к нему.
— Что-нибудь выяснили?
— Не знаю.
— Чертов дождь. Лило всю ночь. Вероятно, это… — сказал Гюнвальд Ларссон и на этот раз оборвал сам себя. Через минуту он продолжил: — Если тут обнаружат какие-нибудь следы, то они, вероятно, окажутся моими. Вчера вечером я был здесь. Сразу после десяти.
— Гм.
— Из-за этого ограбления. Он напал на женщину не далее чем в пятидесяти шагах отсюда.
— Я слышал.
— Она только что закрыла свою фруктовую лавку и шла домой. Несла с собой всю выручку.
— Гм.
— Всю выручку. У людей с головой не в порядке, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Он снова ненадолго замолчал. Потом кивнул головой в направлении вершины холма, красного деревянного забора и кустов и сказал:
— Тогда она там уже должна была лежать.
— Вероятно.
— Когда мы приехали, снова шел дождь. А патрульные в штатском из девятого округа были здесь за сорок пять минут до этого. Они тоже ничего не видели. А ведь тогда она уже должна была лежать здесь.
— Они искали грабителя, — сказал Колльберг.
— Да. А когда он орудовал здесь, они уже были в Лиль-Янскогене у Совиного источника. Это было после девяти.
— А как дела у той женщины?
— Машина скорой помощи отвезла ее прямиком в больницу. Шок, фрактура челюсти, выбито четыре зуба, сломан нос. Единственное, что она видела, было то, что это мужчина и что у него на лице красный платок. Потрясающее описание.
Гюнвальд Ларссон снова минутку помолчал и потом сказал:
— Если бы у меня были собаки…
— И что же?
— На прошлой неделе к нам зашел твой знаменитый коллега Мартин Бек и посоветовал, чтобы я пустил туда собак. Возможно, собака нашла бы…
Он снова кивнул в направлении вершины холма, словно не хотел говорить вслух то, о чем думал.
Колльберг недолюбливал Гюнвальда Ларссона, но сейчас понимал его.
— Гм, это возможно, — сказал он.
Гюнвальд Ларссон нерешительным голосом спросил:
— Это секс?
— Похоже на то.
— В таком случае, вряд ли это с тем будет иметь что-то общее.
— Вероятно.
Из-за веревочного ограждения к ним вышел Рённ, и Гюнвальд Ларссон мгновенно спросил:
— Это секс?
— Да, — ответил Рённ. — Похоже на то. Наверняка.
— В таком случае, вряд ли это с тем будет иметь что-то общее.
— С чем?
— С ограблением.
— Что-нибудь обнаружили? — спросил Колльберг.
— Почти ничего, — сказал Рённ. — Все следы смыл дождь. Она вся промокла.
— Тьфу, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Тьфу, это отвратительно. Два сумасшедших и словно сорвались с цепи на одном и том же месте. Причем один хуже другого.
Он быстро повернулся и пошел к автомобилю. Последнее, что они услышали от него, было:
— Черт возьми, ну и работенка.
Рённ несколько секунд смотрел ему вслед и потом тихо сказал:
— Может, ты подойдешь к нам туда на минутку?
Колльберг тяжело вздохнул и перешагнул через веревочное ограждение.
Мартин Бек вернулся в Стокгольм только в субботу к вечеру, за день до того, как должен был снова приступить к работе. Ольберг проводил его на вокзал.
В Халсберге у него была пересадка, и он купили там вечерние газеты. Засунул их в карман пиджака и вытащил только тогда, когда удобно сидел в гётеборгском экспрессе.
Он посмотрел на первую страницу и вздрогнул. Кошмар начался.
Для него на несколько часов позже, чем для всех остальных. Но только и всего.
IX
Есть минуты и ситуации, которых человек любой ценой хочет избежать, однако ему все же это не удается. Очевидно, полицейские попадают в такие ситуации чаще чем остальные люди и, вне всякого сомнения, с некоторыми полицейскими это происходит чаще чем с другими их коллегами.
Такой ситуацией являлся допрос женщины по имени Карин Карлсон, спустя менее двадцати четырех часов после того, как она узнала, что ее восьмилетнюю дочь задушил убийца-извращенец. Одинокую женщину, которая, несмотря на уколы и таблетки, совершенно не успела прийти в себя после потрясения и которая свою абсолютную апатию проявляла в том, что по-прежнему ходила в том же коричневом хлопчатобумажном платье-халате и тех же босоножках, которые были на ней, когда за сутки перед тем к ней в дверь позвонил толстый полицейский, которого она никогда раньше не видела и уже, наверное, никогда не увидит.
Этот человек — криминальный комиссар государственной комиссии по расследованию убийств, и он знает, что разговор нельзя отложить, и тем более он не может избежать этого разговора, потому что кроме этой единственной свидетельницы не существует ни единой зацепки, ни единой улики. Хотя протокол вскрытия еще не готов, но этот человек знает в общих чертах, что в нем будет написано.
