славяне, что стало в свое время для Само неприятным открытием. Впрочем, он уже ничему не удивлялся. Ведь великое славянское братство существует только в фантазиях очень добрых и наивных людей, к которым мальчишка Самослав не относился. Он был сыном своего времени, которому пришлось повзрослеть очень и очень рано.
Они миновали древний Аргенторат, который алеманы назвали Штрасбургом[12]. «Город у дороги» на их наречии. Старая римская крепость была когда-то давно разрушена гуннами Аттилы, и от имперской старины тут не осталось почти ничего. Только стены были сложены из обломков римских домов, как и по всей Галлии, где величественные руины споро разбирали на кирпич все кому не лень. Не пропадать же добру. Тут заканчивались спокойные земли, как заканчивалась власть христианских епископов, уступая место древним германским богам. Город жил торговлей между старым римским миром и племенами за Рейном, где все было так же, как сотни лет назад. Полудикие племена язычников германцев и вендов жили небольшими общинами, лишь иногда ставя городища там, где это требовалось для обороны или торговли. С Штрасбурге купец нанял двух плечистых франков-рипуариев[13]. Дорога была слишком опасна, как опасен был товар, который они погонят назад. Здесь же наемники стоили куда дешевле, чем в Бургундии, и бойцами были отменными, не чета изнеженным римлянам из благодатных южных земель.
Через Рейн караван переправился на плотах, и купцы очутились в землях, где спать нужно было в полглаза. Франки деловито проверили оружие, подтянули ремни и ленты на голенях. В бою любая мелочь может стоить жизни. Заночевать решили тут же, на берегу, и выйти с рассветом. Осталось всего две недели пути.
Глава 4
Это был третий день майских ид[14], и они были в пути без малого двадцать дней. Само с трудом усваивал заковыристый римский календарь, в котором не было сплошной нумерации дней. Счет велся от ид, нон и календ, и это сводило с ума своей нелогичностью. Тем более, что те же иды в разные месяцы выпадали то на пятнадцатое, то на тринадцатое число. Все это напоминало урок русского языка в грузинской школе, потому что понять это было невозможно, и приходилось просто запоминать.
Гигантский бор, покрывавший тогда всю Европу восточнее Рейна, прерывался кое-как расчищенными под пашню землями, где стояли редкие деревни германцев. Каждое такое селение представляло собой десяток длинных, похожих на коровники домов под соломенными крышами. Тут жили по три-четыре поколения одной семьи, а загон для скота зачастую отделялся от жилой половины лишь низкой перегородкой. Запах в этих жилищах стоял соответствующий. Впрочем, алеманы были ребята неприхотливые, напоминая Само его односельчан. Так же, как и в словенских деревнях, вокруг домов бегали голые ребятишки, которых начинали одевать лишь к холодам. Те, кто постарше, пасли свиней, выискивая поляны, где дубы в три обхвата толщиной давали горы отборных желудей. Пахали тут на волах, тянувших свою нелегкую ношу с гордым достоинством. Их же запрягали в телеги, потому что лошади здесь были мелкие, куда слабее быков. Кое-кто из купцов, прихвативший для мены ножи, топоры и бабские украшения, придирчиво перебирал шкурки белок и куниц, которые водились здесь в изобилии. Приск, который вез лишь золото в кошеле на шее, в мелочной торговле не участвовал. Он был выше этой мышиной возни.
Само смотрел на мир словно по-новому, и простейшие вещи вызывали у него неподдельный интерес. Ведь раньше он просто не обращал на них внимания. В его голове набатом бился один-единственный вопрос: А что делать дальше, если уж непонятный изгиб судьбы занес его сюда?
Раб в этом обществе — чуть выше животного. Он не может иметь имущества, он не имеет права голоса, и даже в суде признают его показания только в том случае, если они получены под пыткой. Потому что раб — изначально лживое существо, которое лжет только потому, что он раб. Из этого бесконечного колеса нужно будет как-то выскочить, но пока ни одной дельной мысли в голову Само не приходило. Он обдумывал десятки вариантов побега, но все они заканчивались либо новым рабством, либо смертью. Без денег, без друзей и родных, не умея пользоваться оружием, выжить здесь было нельзя. Да, и если сбежать, идти-то все равно некуда. Его рода больше нет, а его остатки уже раза три сменили место жительства, расчищая под запашку новые участки. Земля, удобренная пеплом, родила недолго, и приходилось уходить с насиженного места, которое вновь зарастало лесом. Да и не хотелось Самославу начинать новую жизнь в словенской глухомани, где придется молиться скверно обтесанной деревяшке и до конца жизни страшиться набега авар и германцев.
По законам жанра, он уже должен был найти клад, получить от волшебника в ближайших кустах чудо-меч и спасти украденную принцессу неописуемой красоты, которая влюбится в него, как кошка. А потом цепочка счастливых случайностей должна была вознести его на самый верх местного общества просто за то, что он когда-то получил аттестат о среднем образовании. И да, ведь любой попаданец гораздо умнее местных, которые как-то выживали без магазинов на первом этаже дома, центрального отопления и бесплатной медицины. Реальность оказалась суровой. Волшебников тут не было, а с теми, кто ими пытался притворяться, церковь расправлялась без всякой жалости. Обычно их просто резали без суда и следствия, и никому даже в голову не пришло бы задать самому епископу вопрос из-за подобной мелочи. Раз убили, значит было, за что. Принцессы здесь вроде бы какие-то были, но поскольку их отцы погибли, любящий дядюшка Хлотарь заботливо запер племянниц в монастыре, откуда они не выйдут до конца жизни. А у его величества дочерей и вовсе не было, только сыновья. Он, его королевское величество, детьми был небогат, потому что безумно любил свою жену, а она любила его. И у него была всего одна жена, что у германских королей было делом нечастым. Вот такой он был чудак. Короли веровали в Христа и были многоженцами. По какой-то неясной причине христианские епископы не находили в этом ничего странного, возмущаясь только, если король вдруг решал взять третьей женой какую-нибудь монашку. Странное это было время…
Так вот, окружающая действительность оказалась предельно прозаичной, простой, и жестокой к мальчишке Самославу. Он — серв, движимое имущество уважаемого купца и его семьи. Никаким воином он стать не сможет, потому что война — удел королей и их дружин, куда можно было попасть только по наследству. Королевские лейды считались как бы младшими родственниками государя,
