class="p1">Я ничего про Ярославль не знаю и блефую напропалую, но по замершей у двери фигуре купца вижу, что попал в самую точку.
Не давая ему ничего ответить, медленно, как бы беседуя сам с собою, рисую не радующую моего гостя картину.
— Хотел ныне Острату отправить, да ярмарка вот на носу! Потом тоже будет недосуг, а вот по весне точно отправлю боярина с тиунами и дьяками судейскими. Пусть расследуют что и как там было, чувствую это кто-то из наших там наследил и долю общую в свой карман пристроил. — Сделав вид, что задумался, слежу за побледневшим лицом Нилыча и продолжаю как ни в чем ни бывало. — Народу в наряде том немало получается, так что, думаю рекой их отправить. И это…! Мои-то корабли все заняты будут, так может ты пару своих предоставишь. Не думай, не даром, конечно, товарищество тебе за аренду заплатит. Все чин по чину, не сумлевайся!
С толикой ехидного злорадства слежу за меняющимся лицом купца. Он явно растерян и не знает, что ответить, и отказать мне не видит возможности, и везти своих же судей на собственную казнь ему тоже невмоготу.
«Ну давай же, Сом Нилыч, — мысленно подначиваю купца, — решайся! Не гневи судьбу, а то я и правда к ответу тебя призову!»
То, что купец кинул товарищество на сотни полторы Тверских гривен, у меня уже нет сомнений, и по-хорошему его бы следовало взгреть для острастки остальных, но корабли для меня сейчас важнее воспитательного момента и торжества правосудия.
Для ускорения мыслительных процессов решаю слегка надавить и, усмехнувшись, спрашиваю.
— Так что, Сом Нилыч, даешь корабли или как⁈
Прозвучало настолько неоднозначно, что тертый купчина разом прозрел и развел руками.
— Да как же я боярину и судейским лодьи то свои предоставлю, коли я все тебе отдаю! Для похода на эту, как ее, на Персию! — Хитро' зыркнув на меня и поняв, что сделал правильный ход, он даже позволил себе усмехнуться. — Иль тебе уж боле не нужны мои кораблики⁈
Глава 4
Конец апреля 1253 года
Сидя на склоне крутого берега, смотрю, как грузят стоящий у причала катамаран. Грузчики неспешно двигаются по кругу, перетаскивая тяжелые мешки с подвод на грузовую палубу.
Глядя на покачивающееся на водной ряби судно, я думаю о том, что с того дня как было спущено первое такое судно прошло уже десять лет.
«Десять лет! — Не могу удержаться от мысленного восклицания. — А пролетели как один день!»
Нет, я не сожалею, просто слегка пугаюсь того, как быстро течет время. Пусть не впустую, пусть потихоньку дело движется и все меняется вокруг, а все равно жутковато.
«Не успеешь оглянуться, а уже все, конец…! Лежишь, укутанный в саван, и земелькой тебя присыпают!»
Мотнув головой, гоню прочь тоскливые мысли и поворачиваюсь к сидящему рядом голове моей судостроительной верфи.
— Так вот, Иван Еремееч, чего я тебя позвал-то! — Показываю ему на мачту катамарана и убранный под рею парус. — Надо бы паруса на всех кораблях поменять!
— Чего это! — Тот недовольно вскидывается, и я мысленно усмехаюсь.
«Десять лет прошло, а Еремеич не меняется!»
Та новгородская плотницкая артель, что я когда-то привел для строительства в Твери первого катамарана, спустив его на воду, вернулась домой, в Новгород, а вот староста их, Иван Еремеич, остался. Ныне уже руководит всей верфью, строит по три-четыре корабля в год, а характер его все такой же склочный. Чуть что не по нем, чуть что-то новое и непривычное, так сразу в штыки.
Надо сказать, меня эта его привычка здорово бесит, отвык я уже от дебатов. Ей богу, выгнал бы уже давно, если бы не его золотые руки! Других таких не найти! Он на глаз режет так, будто линейкой отмерил, и работу что он сделал можно не проверять, он сам сто раз переделает, ежели ему что не так. Себя и всех вокруг загонит, но любая вещь из его рук выходит любо-дорого поглядеть.
Вот и сейчас глушу в себе желание повысить голос и, взяв обломок сучка, рисую прямо на земле.
— Смотри! Купцы, что корабли у тебя заказывают, по старинке ставят на мачту прямой парус, он ветра поболе забирает и тянет лучше. Это так! Но только в море, где ветер и курс сутками не меняются. А на реке-то все по-другому! — Рисую извилистую полосу, корабль и направление ветра. — Гляди! Вот здесь ветер дует прямо в корму, тут уже в бок, а вот на этом участке чуть ли не встречный. Прямой парус надо то убирать, то снова поднимать, то опять убирать, чтобы не мешался. Суеты много, а пользы на грош!
Поднимаю взгляд на притихшего старосту и рисую уже отдельно мачту.
— Мы же поставим косой парус вот так, — рисую ему обычный гафель с двумя реями, — вернем шверт, который мы вначале ставили, а сейчас уже многие поснимали, и тогда наш кораблик пойдет под боковым ветром только в путь!
Еремеич, молча почесав затылок, все-таки гнет свое.
— А ежели ветер попутный, много ли пользы от твоего лоскута будет?
Я уже готов к тому, что мой главный корабел так просто не сдастся, и спокойно объясняю дальше.
— Смотрю сюда! Ежели большое открытое пространство и ветер устойчивый, то можем поднять еще стаксель. — Еремеич морщится от незнакомого слова, а я рисую еще один треугольный парус в носу корабля и уверенно добавляю. — Вместе эти два в тяге не уступят большому прямому парусу, но будут более прочными, да и управлять ими намного легче, а значит и людей на палубе потребуется меньше.
Бывший новгородский староста хоть мужик и склочный, но с головой дружит, этого у него не отнять. Ежели ему все толково и с уважением объяснить, и разумный смысл до него дойдет, то он завсегда согласится, хоть и поупирается для приличия.
Вот и сейчас Еремеич еще побурчал себе в бороду, а потом махнул рукой.
— Ладно, сделаю как ты просишь, но ежели что…
Я усмехаюсь в ответ.
— Знаю, знаю! Тебя не винить, ты предупреждал!
Староста хитро' щурится мне в ответ, а я добавляю уже абсолютно серьезно.
— В путь двинемся в конце мая, так что сроку тебе месяц. Успеешь⁈
Сказав, поднимаю взгляд наверх, туда где меня ждут два моих телохранителя, и вижу, как к ним на полном
