эту сеть платьем или даже сорочкой счесть было сложно.
Василий задумался, одежда это или все-таки нет, и стеснительно потупился. Но нет-нет да и взглядывал одним глазком, чтобы составить полный образ. Незнакомка была вертлявой, худой, с отдающим в зелень загаром. Но больше всего баюна поразила копна на ее голове. Прямо стог не то травы, не то водорослей, сочного темно-зеленого цвета. Да еще утыканный кубышками, торчащими без складу и ладу. С кубышек на гладкое девичье личико капала вода, но странная красотка этого словно не замечала. Моргала глазищами и шлепала пышными, точно накачанными силиконом, губками.
— А потом на меня станут говорить! — налетела она на Лушу. — А это не я!!!
Целый водопад воды обрушился на Василия. Он выдернул шлейку. Отскочил, яростно отряхиваясь.
— Мавка! Не части!
— А я купалась! А она вылезла!
Мавка толканула Лушу мокрыми ладонями, оставив пятна на форме.
— Кобылица Яги. Бежим!
Баюн аж вздыбил шерсть, но поминать свой плен было некогда.
Они мчались по пересеченной местности, примерно такой, из-за которой Василий утром свалился в овраг. Луша неслась, подняв юбки и перепрыгивая через грязные лужи в глинистых берегах. Только плюхи летели. Баюн едва увернуться успевал.
Мавка их опередила. Бежала легко, стремительно. Только руки и ноги мелькали да вилась рыбачья сеть.
А у Василия дыхалка закончилась быстро. Он же не гепард! Ему бы мышей ловить в засаде, а не летать по кустам и лужам, цепляя на шерсть что придется. Он перемазался так, что готов был немедленно присесть на дороге и начать вылизываться, приводя себя в адекватный вид.
Но вдруг оказалось, что никакой дороги и не видно. Что вокруг глухо и влажно, точно мир завернули в мокрое одеяло. И только мечутся густые белые пряди тумана, норовят обвить ноги и хвост, поднимаются выше головы. И вязнут все звуки. Слышно только падение глухих тяжелых капель — или влажное шмяканье копыт по сырой земле?
Крики:
— Отпусти! Отпусти!
И детский плач.
Луша возникла рядом совершенно внезапно. Василий скорей ощутил ее присутствие, чем увидел. Ну разве что ноги, заляпанные глиной до колен. Похоже, она несколько раз упала по дороге.
Луша загородила зловещему туману путь, распахнув руки:
— Отпусти мальца!
В ответ послышалось вроде как насмешливое ржание. И померещились в тумане снежные копыта, готовые обрушиться на голову отчаянному, но не слишком умному храбрецу. Вот только горящей избы не хватало.
И тут баюн услыхал решительный голос:
— Вася! Пой!!!
— Придет серенький волчок
И утащит кабачок! — провыл Василий свое коронное.
Ничего умнее ему в тот миг в голову не пришло. Но глупая колыбельная сработала!
Туман перестал клубиться и застыл странной фигурой огромного коня, на спине которого, вцепившись в гриву, сжался мальчонка в широкой рубахе и тихонько попискивал. Похоже, заряд колдовской колыбельной весь ушел в коня — тот, заснув стоя, громко храпел, выдувая белые морозные облака.
— Вот! — потыкала в него пальцем русалка. — Кобылица Яги. Говорила я мальцу — не упасешь! А он: мамке, мол, платок справить хочу. И пусть на нас не думают! Это не мы!
Лушка на радостях обхватила баюна и тискала почем зря: теплого, мягонького, с шелковистой шерстью — и ужасно грязного, в паутине, сухих листьях и плюхах грязи:
— Ай молодец! Такую тварь усмирил!
Василий уже собирался сопротивляться всерьез, выбираясь из девичьих жарких объятий — все же он не какой-то там кот, да и с простыми котами так вести себя негоже!
Но Луша выпустила его и сняла мальчонку с конской спины. Отдала рыдающей матери, прибежавшей следом. Василий думал, как же детектив поступит с кобылицей. Накинет какую-нибудь уздечку особенную, отведет в тюремную конюшню? Но туманная тварь ничего такого проделать не дала. Пока радостные горожане обнимали спасенного ребенка и русалку — кобылица размякла и утекла туманом в реку, оставив иней на траве. Пара камней и веток в него все же полетела — вот и все общественное порицание.
— Не горюй, — Луша наклонилась к баюну. — Больше она наших детей не станет заманивать и топить. Развалилось ее колдовство.
Василий надеялся, что Луша права. Тем более что иней сразу и растаял, засеребрилась роса.
За то время, что они провели в тумане, солнце успело почти зайти, а над рекой, над окаймляющими ее ольхами, ветлами и ракитами карабкалась в синеющее небо молочно-розовая луна. Василий пялился на нее. А детектив второго класса бережно счищала с баюна все, что он умудрился нацеплять на шкуру во время отчаянного рывка.
Заодно ощупывала лапы и ребра, проверяя, не повредил ли чего. Василий застеснявшись покраснел, но под шерстью этого не было заметно.
А Луша достала мазь, чтобы смазать проплешину на его правом боку. Покрутила головой:
— Нет, это никуда не годится.
И пока баюн чихал от свежего травяного запаха мази на подорожнике и яростно слизывал ту с себя, пошептала что-то Мавке на ухо. Русалка с плеском нырнула в воду.
Вернулась она не то с сестрами, не то с подружками — по крайней мере, все девицы были тоже замотаны в сети и украшены водяными лилиями и кувшинками. И шевелюры у каждой зеленые, как на подбор.
Дать деру или защищаться баюн не успел.
Свершилось купание полосатого кота.
Русалки оказались бесстрашными и наглыми. Как Василий ни пробовал шипеть и царапаться, как грозно ни лупил по бокам хвостом и ни скалил зубы, ухватили за шерсть в много-много пальцев, захихикали и поволокли. Казалось, речные девицы состоят вообще из одних пальцев и хихиканья. И сияющей кожи, светящейся под молочной луной так ярко, что он зажмурился.
Теплая речная вода приняла баюна в объятия нежно-нежно, и все равно он испугался, стал вырываться и едва не захлебнулся, широко открыв для ора пасть. Его приподняли и поддержали в десяток рук. Кто оглаживал, кто чесал за ухом, кто держал за шкирку, так что Василий стал вялым и не вырывался, пока его терли мыльным корнем. Намыливали, отжимали сверху бородатую губку, выплескивая воду каскадом.
Баюн только жалобно попискивал. А когда русалки закончили и отстали, он нащупал дно и во все лапы метнулся из воды. Прыгнул Луше на грудь, повалил и заорал.
Громкий жалобный мяв его пронесся над рекой. Должно быть, окончательно распугивая всех водяных кобылиц. Даже туман сильней прижался к воде и неопрятными прядями повис на ракитовых кустах.
— Ты что! — возмутилась Луша, заворачивая баюна в полотенце. — Мне теперь мокрой домой идти⁈
Можно подумать, глина на юбке — это ерунда, это не считается.
Русалки хихикали и махали руками.
Баюн первым метнулся
