раз, она уставилась на знакомую уже дверь с домофоном.
— Черт! Черт! Черт! Третий этаж, квартира налево блииииин!
— Барышня, Вы к кому?!
Голос «барышне» не понравился, как и явно начальственный тон, но помощь местного населения была, как нельзя более, кстати. Поэтому она, как могла любезно, улыбнулась сердитой даме, одетой в выходной день так, словно собиралась на работу в какую-нибудь уныло-государственную контору, но ответить не успела.
— Это ко мне, Виктория Юрьевна! — прогудело сверху и отдалось эхом от стен «колодца».
Ванька задрала голову, и, разумеется, не увидела ничего похожего на разверзшиеся небеса. Просто Гера высунулся из окна и приветливо кивал головой в голубой линялой панаме.
— Всё то, к Вам, Герасим Михайлович, барышни захаживают, — голос государственной дамы сделался на четыре чайные ложечки слаще.
— Значит — не прогадал я с профессией, Виктория Юрьевна! Эй ты! — последняя реплика была обращена уже к Ваньке, — сейчас открою; машину свою прихвати, тут лучше не оставлять.
Домофон отрывисто запиликал. Ванька, шипя, ойкая и цепляя колесами стены, дотащилась до третьего этажа. Вошла в приоткрытую дверь. Огромная, по нынешним меркам прихожая была превращена в подобие приемной. Часть здоровенного встроенного шкафа разобрана, а в нише разместились два низких креслица и журнальный столик. На другом столике, в углу, стоял графин, чистые стаканы на подносе и букетик цветов в крохотной вазочке. Одну стену целиком занимало зеркало в тяжелой с завитушками раме. Но гостья не успела толком рассмотреть все это великолепие, она пялилась на хозяина дома, стоявшего в проеме, ведущем в полутемный коридор. На нем, помимо старой панамки, были те же, что и в прошлый раз треники, а на футболке вместо злых птичек красовались два белых медвежонка и надпись «Greenpeace». В одной руке он держал дымящуюся беломорину, в другой — небольшой, на лоснящейся деревянной ручке топор.
— Хозяйствуете, Герасим Михайлович, или расстроил кто?
— Хозяйствую, Анна Андреевна. Веревки бельевые решил перетянуть.
— Топором? Ну, да, ну, да! Все так делают!
— Дюбеля, расшатались, пришлось по старинке деревяшек наколоть. Сейчас закончу. Ты посиди пока, а хочешь — проходи сразу в мастерскую.
Гера кивнул на прикрытую двустворчатую дверь. За ней оказалась просторная гостиная, временно исполняющая обязанности небольшого, но хорошо оснащенного швейного цеха. В центре длинный раскладной, бывший обеденный, с толстыми резными ножками стол. На густо исцарапанной столешнице лежала, раскинув руки, деревянная куколка длиной, примерно, со школьную тетрадку. Лысая, без одежды, но с тщательно вырезанным лицом и прорисованными глазами. Неловко подогнутая в колене нога и отсутствие вторичных половых признаков делало ее еще более голой.
— Это Пандора!
Гера вошел в комнату, вытирая ладони о штаны.
— Пандора? Это что-то греческое. Ты ее так зовешь?
— Все ее так зовут. Точнее — их. Куклы-модели родом из дремучего средневековья. На них шили целые коллекции модных платьев, шляпок, аксессуаров и прочих женских радостей.
— Прототипы " Burda moden", — понимающе кивнула гостья.
— Вроде того. Их даже в военные времена через границы и линии фронтов пропускали, чтобы дамы были в курсе последних, так сказать, трендов.
— Смотри, какая важная персона, а с виду и не скажешь…, с виду она неживая…
— Она и есть не живая. Она деревянная, если ты не догадалась.
— Представьте себе: догадалась! Я не в этом смысле, — девушка замолчала глядя в угол под вешалку, пытаясь сформулировать, — кажется, что она не всегда такая, понимаешь? Была живой, или может стать, или то и другое. Понимаешь?
— Понимаю, что в тебе погиб великий литератор, Анна Андреевна.
Анна Андреевна едва заметно сморщила лоб. Глаза снова стали насмешливыми и слегка колючими.
— Мы же договорились, что без отчеств обойдемся. Или я что-то не так запомнила?
— Да, так, так! Я, просто, не могу определиться: как тебя называть, Анька или Ванька.
— Ну, уж, определитесь. Тут я Вам не помощница, сама путаюсь. На кого больше похожа?
— У тебя нос длинный, как у Нефертити на чеканке, — улыбнулся Гера, — поэтому я буду звать тебя Клёпа!
Длинноносая копия египетской царевны застыла на несколько секунд, сделавшись похожа на изображение оригинала, только, с приоткрытым ртом.
— Э…, дядя Герасим, а ты не хочешь на досуге погуглить слово «логика»?
— Беда нынешнего поколения в том, что у вас полностью отсутствует ассоциативное мышление, — «дядя Герасим» ухмыльнулся, — Всё элементарно! Нефертити — египетская царевна, ты на неё похожа. Так бы и звал, но четыре слога — это слишком долго. К счастью, была там и другая фараоница — Клеопатра, тоже умница и красавица, но её уже можно сократить до Клёпы. Так что, в конечном итоге, я сделал тебе комплимент!
— Спасибо! Так мило с твоей стороны! Тебе не говорили, что ты шизик?
— Говорили. Я давно живу на свете, всякого наслушался. Мне даже говорили, что я красивый.
— Кто говорил?! — свежекрещеная царевна демонстративно приподняла брови, — мама?!
— Раздевайся, юмористка, время теряем!
— Что?!
— Раздевайся, мерки снимать буду, а не то, что ты подумала.
— Ничего я не подумала.
Ванька стала стаскивать с себя майку и, вдруг, поняла, что стесняется. Она сама удивилась внезапному приступу скромности, от которой никогда прежде не страдала, даже на приеме у гинеколога.
Гера положил сантиметровую ленту на стол.
— Пойду пока чайник поставлю.
Ванька кивнула с облегчением. " Надо же — заметил. Может я еще и покраснела?" — думала она, борясь со старенькой молнией на брюках. "Чего это я вдруг? Я же не Инна Яковлевна — "колобок на выданье". Она подошла к зеркалу, придирчиво оглядела свое тело, подтянутое и гибкое, успевшее загореть за несколько солнечных уикэндов на пляже.
— Вполне! — вынесла она справедливый вердикт, — вполне могу раздеться в приличном обществе! С чего меня вдруг стесняшка одолела?
Мерки Гера снял быстро и артистично, как фокусник, накинувший на ассистентку несколько сложных петель и сдернувший веревку одним легким взмахом руки. Он записал две колонки цифр на листке бумаги и смотал ленту аккуратным колечком.
— Вот, и все, а ты боялась! Пойдем чай пить. Да, штаны-то надень, Клепа!
— Ой!
Ванька потянулась за брошенными на стул штанами, взгляд её, опять, зацепился за деревянную фигурку.
— Она на бомжиху у вас во дворе похожа.
— А! С Наташкой познакомилась!
— Можно сказать и так. Я с ней познакомилась, а она со мной — навряд ли. Кажется, что она, тоже, не живая, хотя — могла бы.
Ванька взглянула на Геру. Тот молча смотрел на неё. Она пыталась угадать реакцию по выражению лица, но оно было непонятным: то ли серьезным, то ли насмешливым, как на переливном календарике. Это раздражало.
— Ну, дядя Герасим, что там у нас с чаем?
— С чаем
