стола бланк, вписал туда мои имя и фамилию. Заполнил ещё каких-то несколько граф, а затем указал, где мне нужно расписаться.
Получилось это у меня весьма плохо. Перо рвало бумагу.
Комендант хмыкнул.
А, нечего хмыкать. Побывал бы на колесе и в чане…
В свой барак я уже не вернулся. Для таких как я, добровольцев в батальон смерти, было выделено особое помещение. Кроме меня там сейчас на нарах можно было насчитать почти три десятка человек.
На следующее утро мы покинули лагерь в сопровождении немногочисленного конвоя из французских солдат. Командовал ими уже знакомый мне сержант-майор.
— Куда нас? — поинтересовался я у старшего конвоя.
— Пока в Оран.
— А дальше?
— Во Францию, — недоуменно посмотрел он на меня.
Мой вопрос показался ему излишним.
В Оране нас присоединили к другим русским солдатам, что записались в батальон смерти. Среди них я встретил и несколько ля-куртинцев.
— О, доктор тоже здесь! — мне обрадовались.
Понятное дело, многие из них уже через мои руки прошли, после оказания им медицинской помощи живы остались.
В разговорах выяснилось, что почти все они такие же добровольцы, как и я. Ничего им больше не оставалось как ехать на фронт, в Африке впереди каждого ждала только мучительная смерть.
— Десять дней на доске отдыха я сидел…
— На колесо меня загнали…
— Горячей еды и не видели… — делились солдаты впечатлениями о пребывании в Африке. Не весёлый у всех нас туризм получился.
Почти неделю мы просидели в Оране, а потом нас погрузили на пароход идущий в Марсель.
По пути знакомые ля-куртинцы продолжали делиться со мною своими планами.
— В первом же бою в плен сдамся…
— Давай, доктор с нами, сбежим в Марселе, а потом через Испанию будем добираться домой…
— Нет, лучше через Швейцарию…
География планов солдат батальона смерти была весьма обширна.
Я ещё пока не определился. Главное — из Африки вырвался, а там и посмотрим по ходу дела.
Второй по частоте темой разговоров в трюме был дом. Солдаты вспоминали свои села и деревни, жен, детей, родственников.
— Моя старшенькая, поди уже замуж вышла…
— За кого? Почитай, все мужики на фронте.
— Как там, уже землю всю поделили? Нам что-то осталось?
— Держи карман шире…
Всех интересовало положение дел в России. Газет в трудовых ротах нам не давали, сами мы письма писать могли, но в ответ ничего не получали.
Я писал князю. Дошли ли мои послания?
Ещё почти у всех, что было общим, это жалобы на свою судьбу.
— Не видать мне, наверное, своей родной деревни…
— Не ной! Зубы сожми. Судьба от самого себя зависит, — отвечали таким наиболее стойкие.
Вот и Марсель. Здравствуйте, давно не виделись…
Африканских добровольцев в Марселе из трюма не выпустили. Наше судно стояло в порту почти трое суток. С него сгружали продукты, привезенные из Африки.
— Заперли…
— Думают — сбежим…
— Только они нас и видели… — неслось из каждого закутка трюма.
— В Тулон нас дальше, — поделился со мной информацией знакомый солдат. — Один морячок мне так сказал.
Надо заметить, что команда судна, что нас перевозила, относилась к нам хорошо. Даже сыр и бутылки с вином сверху к нам в трюм попадали. Что спросишь, они, если знали — отвечали.
Глава 13
Левой, левой, левой…
Морячок не обманул. Впрочем, зачем ему нас обманывать?
Тулон.
Ничем для нас не хуже другого места…
Лагерь, куда нас доставили, был окружен высокой стеной. Сверху, ещё и предусмотрительно, её колючей проволокой обтянули.
— Боятся, что сбежим… — кивая на проволоку, частенько говорили новые жители лагеря — привезенные из Африки русские солдаты.
— Всё равно сбежим, — таков, как правило, был ответ говорящему.
В лагере нас первым делом переодели. Мы скинули своё тряпьё, помылись, получили форму французского пехотинца. Не новую, уже ношенную, но чистую и заштопанную. На ноги — ботинки, на сапогах Франция для своих защитников из батальонов смерти решила сэкономить.
— У царя-батюшки в сапогах щеголяли, а сейчас — в тряпках, — шутили солдаты, демонстрируя друг другу свои обмотки.
Каски нам не выдали, от пуль и осколков наши головы теперь должны кепи защищать.
— Да уж… — ворчали мои сослуживцы. К каскам они привыкли и считали их вещами, весьма нужными.
Винтовками нас обещали вооружить только перед отправкой на фронт, а пока мы так, без всего, маршировали.
Маршировали. Маршировали. Маршировали с утра до вечера.
Прививали таким образом нам дисциплину и послушание.
— Э-раз, э-раз, э-раз, два, три! Э-раз, э-раз, э-раз, два, три! — под левую ногу командовали унтера.
Меня никто ни в какой госпиталь работать не отправил. Погон мой был девственно чист — рядовой я в настоящее время, а не доктор.
— Левой! Левой! Левой!
Кстати, почему — левой? Почему, именно с левой ноги шаг в строю начинается?
Причем, ходить с левой — традиция давняя, не только сейчас она появилась.
Я маршировал и рассуждал про себя, больше-то всё равно делать было нечего.
Правя нога у человека — более сильная, опорная…
В то же время, левая нога считается «плохой». В селе у Федора, когда я там жил, на крыльцо дома, где жили родственники или друзья, первой надо было ступать правой ногой, а не левой. Солдат же в строю — с левой ходит.
Этолийские и платейские солдаты обували только левую ногу, так я из военной истории помню, которую нам в академии читали. Это позволяло легче ходить по грязи, которая не редка на поле боя. Так воин более устойчив, меньше шансов у него поскользнуться. Вот с левой они вперёд и двигались.
Ну, а когда начали в строю биться? В Древнем Египте или в Риме? Шит — в левой руке, меч или копьё — в правой. Если в шеренгу выстраивались, щит одного солдата накладывался краешком на шит другого солдата. Когда своим строем врага трамбовали, дружно шаг делали ногой со стороны шита — левой. Затем правой ногой шагали и оружием при этом били. Тут всё, вроде, механикой боя обосновано, но сейчас-то мы мечами не рубимся…
— Левой! Левой! Левой! — продолжал командовать наш унтер.
Сейчас — стреляем… Тут, опять же, первый шаг левой обоснован. Левой шагаешь, корпус свой поворачиваешь и так удобнее стрелять. Плюс и мишень из тебя становится меньше…
Мысли мои текли размеренно, команды унтера им не мешали.
Впрочем, если я ещё недельку так пошагаю, то и думать начну на раз, два, три… Вернее, не думать, а боевой машиной стану… Бездумной.
— Э-раз, э-раз, э-раз, два, три! — надрывался унтер. Кстати, уже немного и похрипывал. Поори-ка так день за днём…
Тут мысль моя чуть в сторону прыгнула. В сторону и вверх.
Так, а на коня с какой стороны
