— Вы дружили с Мамотюком, — полуутвердительно-полувопросительно сказала Светлана. — Играли с ним по субботам в преферанс.
— Кто? Я? Э-э… Ну да, дружил. Если можно так выразиться. А вообще мы с Рэмом виделись не слишком часто… «Мыс Рэмом», — вновь повторил Рогов. — Прямо как «Мыс Рэма». Красивое имя было у стервеца.
— У стервеца? — удивилась Светлана.
Иван Павлович кивнул:
— Ну да. Он ведь был порядочный стервец, этот Рэм… Не удивляйтесь, моя дорогая. Я могу его так называть, потому что я этого сукина сына любил. Любил искренне… как Кастор любил Поллукса— перед тем как обратился в дерево. Ну или в камень — точно не помню.
Рогов вновь взялся за бутылку. Налил себе граппы, быстро проговорив «чтоб они все сдохли» и одним залпом опустошил стакан. Поставил стакан на стол, мрачно усмехнулся и вдруг сказал:
— Он спал с моей женой.
Светлана вытаращила на него глаза:
— То есть… как это?
— Как все, — сказал Иван Павлович. Затем сложил из пальцев левой руки колечко и подвигал внутри него указательным пальцем правой руки. — Примерно так, — прокомментировал он свои действия. — Хотя… возможно, были и какие-нибудь особые извращения.
Светлана почувствовала, как краснеет. Ей стало жутко неуютно.
— И вы… так спокойно об этом говорите? — тихо, почти шепотом, спросила она.
— Нуда, — кивнул седой гривой Рогов. — А что тут такого? Все мы люди, правильно? А Рэм был мне… ну как брат. — Он мрачно усмехнулся. — Да мы с ним и породнились через…
' — Не продолжайте, — предостерегающе сказала Светлана, пораженная скабрезностями Рогова.
«Пожилой человек, голова уже седая, а все туда же», — удивленно и неприязненно думала Светлана.
— Ну вы меня поняли, — договорю! Иван Павлович. Ухмылка его стала злобной и кривой. — Он знал, что я об этом знаю. Но мы никогда это не обсуждали. Я почти и не ревновал… Ну то есть… так, иногда… когда позволял себе стаканчик-другой. Напрасно хмурите свои бровки, деточка. Я Рэма не убивал. Доказывать вам это не буду по одной простой причине: у меня есть железное, пуленепробиваемое алиби. Вдень, когда прикончили Рэма, меня не было в городе. Я отдыхал с семьей в Доме отдыха в Отрадном. Можете позвонить, поинтересоваться. Более того, чтобы облегчить вам задачу, сразу скажу: я весь вечер и полночи был на виду. Сидел в баре и накачивался граппой, как какой-нибудь итальянский поросенок. Что? Не верите?
— Нет, почему же. Просто… — Светлана замялась. — То, что вы сказали, резко отличается от всего того, что я слышала о Мамотюке раньше. И кстати — вы не говорили об этом следователю из угро.
— Не говорил, — согласился Рогов. — А знаете почему?
Светлана отрицательно покачала головой:
— Нет.
— Да потому, что тогда она еще не ушла от меня. И я готов был забыть все и ни словом ее не упрекнул. Что, не верите?
Иван Павлович был изрядно пьян. Блеск в его глазах сменился мутью, голова медленно покачивалась.
— Верю, — поспешно сказала Светлана. — Иван Павлович, я думаю, вам больше не стоит пить. Если ваши коллеги увидят вас в таком состоянии, вы…
— А, бросьте! — небрежно махнул рукой Рогов. — Ничего со мной не случится. Как говорится, не впервой.
Он вновь потянулся за бутылкой. «Еще одна порция граппы — и он будет совершенно невменяем», — подумала Светлана и поспешно спросила:
— Иван Павлович, кто такая Алла Б.? Я видела ее на фотографии вместе с Мамотюком.
Бутылка замерла в руке» Рогов.
— Алла Б.? Ну… я знаю двух Аллочек Б. — Улыбка Рогова стала игривой, и Светлана поняла, что сейчас он будет шутить. — Первая…
— Только не надо про Пугачеву, — опередила Светлана.
— Хорошо, не буду. Тогда перейду сразу ко второй. Это страшная женщина. Ну то есть… Не в том смысле, что страшная физиономия. С физиономией у нее как раз все в порядке. Я имею в виду… душу. Душа у нее черная. В ней царит полный хаос, как в вертепе. Одним словом, р-роковая женщина!
Иван Павлович налил-таки себе граппы и отставил бутылку в сторону.
— Скажите мне фамилию этой женщины.
— А зачем вам?
— Я хочу с ней поговорить.
— О Рэме?
— Да.
— Что ж… Это будет вполне уместно. Рэм частенько к ней захаживал. Впрочем, не он один. Ваше здоровье, деточка! — Рогов осушил стакан и вытер губы ладонью. — Так говорите, хотите знать ее фамилию?
Светлана кивнула:
— Да. Очень.
— Боровская. Алла Петровна Боровская. Проживает в Марьиной Роще. По адресу…
Рогов продиктовал адрес. Светлана записала его в блокнот.
— Иван Павлович, вы назвали Боровскую роковой женщиной. Могу я узнать, что вы имели в виду?
— Ох, деточка. Я вижу, любопытства вам не занимать.
— Это не праздный интерес. Я делаю свою работу.
— Я понимаю, понимаю, — покивал Рогов. — Что ж, видимо, истина, и впрямь, достигается путем многочисленных расспросов. Видите ли, я назвал Боровскую роковой женщиной, потому что на ее счету немало разбитых мужских сердец. Даже ваш покорный слуга чуть было не потерял из-за нее голову.
— Вы? — удивленно вскинула брови Перова.
Иван Павлович кивнул:
— Я. Я даже жениться на ней хотел. Давно. Лет пять назад.
— А как же…
— Моя жена? — Рогов грустно улыбнулся. — Представьте себе, в тот момент мне было абсолютно не до жены. Эта роковая барышня вскружила мне башку. Черт подери, у нее настоящий дар кружить мужчинам головы!
Перова нахмурилась. Пока что она абсолютно ничего не понимала.
— Чем же занимается эта женщина? — сухо спросила Светлана. И добавила: — Разумеется, в свободное от адюльтера время.
— Точно не знаю. Во времена наших с ней отношений она пыталась стать певицей. Что-то даже записывала в студии… Погодите, как же там?.. — Рогов повертел в воздухе растопыренной ладонью и вдруг запел — красивым, чистым баритоном:
Мне кажется, тогда
вы были с пор-ртугальцем!
А может быть,
с мала-айцем вы ушли!
Пам-пам.
— Вертинский, — узнала Светлана.
Рогов кивнул:
— Совершенно верно. Александр Вертинский, царство ему небесное. Хороший был артист. Пел не трахеями, а сердцем.
— Значит, она пела песни Вертинского? Экзотический выбор.
— Никогда не знаешь, где спрятана золотая жила, — философски заметил Иван Павлович. — Мы надеялись, что ниша романсов на нашей эстраде еще не занята. -
— «Мы»? — переспросила Светлана.
