До сих пор боялась смотреть ему в глаза, вспоминая, как после волшебной ночи, полной страсти и огня, он исчез из номера гостиницы, куда привез меня, опьяненную его вниманием.
Исчез и оставил позорную плату за ночь. Как проститутке. Оценив мою любовь в жалкие сто евро. Даже записки не написал, не вернулся, не искал встреч, ничего не передавал через Таю…
На свадьбу Суворовых заявился с очередной моделью, второй раз разбив мне сердце. А я и не думала, что от него что-то еще осталось!
Потом, узнав о беременности, я решила не сообщать ничего Черкасову. Что бы он сделал? Уж точно не позвал бы под венец, скорее, предложил бы мне денег на аборт, поставив в еще более унизительное положение…
Нет, я всё сделала правильно, жалеть не имела смысла, вот только я не представляла, что скажу ему, когда он вернется.
– Смотри, мам! – позвал меня сын, вырывая из тяжелых дум. – Прикольно получилось?
На глаза навернулись слезы, когда Кирюшка показал фото пиццы, на которую в какой-то программе старательно наклеил забавные стикеры и приписал сообщение: «Папа, мы с мамой печем пиццу и скучаем по тебе! Приезжай скорее!»
Я хотела накраситься, чтобы чувствовать себя уверенной при разговоре с Гришей, но передумала. Гиблое дело, я всё равно постоянно плачу, только тушь размажется и буду выглядеть как панда.
Мы наконец прибрались на кухне и уселись за стол, положив себе по куску пиццы и разлив по чашкам чай. Кирюшка наворачивал лакомство, параллельно болтая обо всем и ни о чем и смотря одним глазом мультик, я же гипнотизировала взглядом ворота, ждала, пока они медленно откроются, пропуская внутрь черную машину.
Когда это случилось, у меня кусок пиццы застрял в горле и я закашлялась. Сынок сразу подбежал и похлопал мне по спине, упрекая:
– Мама, не торопись, жуй хорошо.
В этот момент он явно повторял мои же слова, и назидательная интонация его голоса вызвала невольную улыбку. От умиления и одновременно от страха я крепко-крепко обняла сына, как будто его у меня сейчас заберут, прямо вот немедленно, а потом отстранила от себя и попросила:
– Давай ты пойдешь в комнату поиграть, а я пока объясню дяде Грише, что нас тетя Тая пустила погостить только вдвоем? И он уедет. Что скажешь?
– Хорошо, но ты обязательно узнай, почему тетя так разозлилась.
Кирюшка убежал вприпрыжку, и я медленно встала, стряхивая с себя крошки и растирая лицо в попытке придать бледным щекам цвет и убрать возможные следы пищи.
Вышла в холл и уставилась на дверь, ожидая, что Черкасов вломится, открыв ее своим ключом. Но раздался мелодичный звон, оповещающий, что он решил для разнообразия соблюсти приличия.
Отщелкнув замок, я сразу же отошла в сторону, а он, оказавшись недопустимо близко, прошел внутрь и остановился, глядя на меня. От волнения я не могла смотреть ему в глаза и стояла как на иголках, не зная, куда деть руки.
Черкасов, такой высокий и красивый, распространял холод, придя с улицы, и я даже поежилась от контраста температур, обняла себя руками.
– Я… – начала робко, убирая прядку волос за ухо. – Я не ожидала, что кто-то придет. Привет.
– Привет, – ответил он коротко, ища глазами Кирюшу. – Наверное, я что-то не так понял. Макс не смог взять трубку, за него ответила Тая, но не предупредила, что дома кто-то будет. Странная ситуация, – нахмурился он, начиная раздеваться, стянул короткую дубленку, скинул ботинки, оказавшись в облегающей серой водолазке и синих потертых джинсах.
Действия Черкасова привели меня в ступор, а его слова совсем сбили с толку. Зачем Тая сказала, что никого не будет дома? Что она задумала? Неужели подруга меня решила подставить и свести с Черкасовым? Вот это «подарочек»…
– Ты не уходишь? – уставилась я на него в изумлении. – Но я думала…
– Выгонишь меня на мороз, Лиза? – подмигнул мне этот наглец и мигом пошел на запах выпечки. – Я страшно голоден. Угостите?
Глава 9. Лиза. МетельСитуация казалась донельзя абсурдной. Или попросту сном, горячечным бредом романтичной влюбленной дурочки. Предмет моего воздыхания в расслабленной позе сидел за столом и вроде бы никуда не собирался уходить.
По крайней мере, пока не удовлетворит голод.
В сущности, между мной и Черкасовым случилась одна-единственная ночь. Чего тут стесняться? Забыто, перечеркнуто, пережито.
Надо постараться вести себя естественно. Но только почему-то – наверное, из-за неожиданности его вторжения и проблем в личной жизни – из рук всё валилось и я даже не могла налить в чашку чай, не разлив его.
– У тебя всё в порядке? – раздался за моей спиной приятный хрипловатый баритон, и я дернулась и уронила ложку на пол. Раздражающее звяканье ударило по натянутым нервам. Вот растяпа безрукая…
Черкасов слишком внезапно оказался рядом. Потянулись мы за ложкой одновременно и стукнулись лбами в наклоне. Удар оказался несильный, но приятного тоже было мало. Череда нелепостей продолжалась.
Я чувствовала себя неловкой неумехой. Мы потерли лбы одновременно, глядя друг на друга. За прошедшие семь лет Черкасов заматерел, стал еще более мужественным, серьезным, но в карих глубоких глазах по-прежнему плясали озорные чертенята. И я до сих пор ощущала слабость в коленках в его присутствии.
– Садись, я сам справлюсь, – мягко скомандовал он, растянув губы в ободряющей улыбке. Красивые, полные губы в обрамлении легкой щетины, которая придавала ему небрежности.
Меня передернуло от злости на саму себя из-за того, что не могу расслабиться и разговаривать с ним непринужденно.
В конце концов, мне уже не двадцать!
Но я была рада возможности отойти на расстояние от Гриши. Оказалось, за долгие годы я не избавилась от чувств к нему: злость, обида, влечение… Я точно не была равнодушной, в отличие от него.
Сидя за большим столом с нарядной скатертью со снеговиками, я беззастенчиво скользила взглядом по стройной мужской фигуре, пока он стоял ко мне спиной. Черкасову можно было напророчить расплату за разгульный, ночной образ жизни, но ничего в нем не показывало, что он злоупотребляет спиртным или чем-то похуже.
