ты так сильно очарован ею? Она серьезно больна и постоянно находится на грани рецидива болезни, и раньше или позже болезнь проявит себя очень серьезно! И еще хорошенько запомни: что бы у вас там с ней ни случилось, а жить здесь я ей не позволю! Мы с матерью на старости лет хотим пожить спокойно, и я не допущу превращать нашу квартиру в психушку! Да и ты, дорогой мой, рискуешь на своей карьере врача-психиатра поставить крест!
Максим Аркадиевич так разволновался, что последние слова уже произнес срывающимся голосом. Затем он резко повернулся и ушел к себе в комнату, прикрыв за собой дверь. Минут пять сын и мать стояли, молча глядя друг на друга, после чего Максим ушел на работу.
Вернувшись к себе в кабинет, он сразу же стал еще раз просматривать бумаги Марии и убедился, что направление на лечение в стационаре действительно подписано его отцом. «Как же я мог не обратить на это внимания?» – вновь подумал он. К тому же первоначальное подозрение о ее болезни за время их общения и у него переросло в уверенность. До конца рабочего дня он просидел, перечитывая вновь и вновь историю болезни любимого человека, и не мог собраться с мыслями: голова кружилась, он чувствовал слабость… В конце концов, Максим решил отложить до завтра изменение схемы ее лечения.
Вечером дома стало ясно, что он сильно простудился: температура поднялась выше тридцати девяти. Неделю он отлеживался дома, думая постоянно о Марии и волнуясь за нее.
Максим много думал о том, что он скажет заведующему о своих выводах по поводу ее диагноза. Но, оказалось, начинать разговор о ее диагнозе ему не пришлось. Когда он выздоровел и вышел на работу, то узнал, что Марии в больнице уже нет: выписалась. Он сразу же зашел в кабинет к Александру Алексеевичу и спросил:
– Голубеву уже выписали?
– Да, сестра приезжала и забрала ее под расписку, повезла к бабке в деревню. Адрес в бумагах есть.
– А что случилось, пока меня не было? – спросил Максим.
– Сам знаешь, что если человек психически болен, то, как он ни скрывай это, рано или поздно болезнь себя покажет, – начал рассказывать заведующий. – Говорю между нами: влюбилась она в тебя, и, когда ты заболел, она тебя перестала ежедневно видеть и общаться с тобой! Вот тут-то она себя контролировать уже не могла. Проявились все признаки шизофрении: и бредовые мысли, и галлюцинации, и… Впрочем, в ее истории болезни почитаешь, а когда болезнь немного отпустила, попросила выписать ее. Еще один интересный момент хочу сказать только тебе: она мне утверждала, что тебя от нее специально прячут. Вот так-то! Ты-то как не замечал отклонений в ее поведении, ведь много с ней общался? Или замечал и молчал?
Максим хотел что-то сказать, но Александр Алексеевич не дал ему рта раскрыть и с раздражением добавил к уже сказанному:
– Молчи! Я все знаю! Запомни крепко: больница такого профиля, как у нас, что деревня – ничего не скроешь, тут сами больные друг за другом следят! Эх, Максим! Не знай я твоего отца, может, и не оставил бы случившееся без последствий, а так закрою глаза на этот раз. Все! Иди, продолжай работать. Тебе наука на будущее!
Этим вечером после работы Максим пришел домой хмурый и, пройдя по коридору мимо кухни, где мама что-то готовила, вошел в свою комнату, закрыл за собой дверь и, не раздеваясь, лег на кровать. Он закрыл глаза и неподвижно лежал, думая о Марии и о себе. В голове его все перепуталось: их любовь, ее болезнь, долг врача… Он понял, что преступил некую запретную черту, за которой находилась пропасть: он мог необратимо навредить больному человеку (а может, это уже и произошло) и погубить свою жизнь – потерять безвозвратно все то, о чем мечтал, ради чего учился и чему хотел посвятить свою жизнь. «Может быть, не нужно, чтобы звезды были видны в городе?» – подумал Максим. В голове у него навязчиво повторялась одна и та же фраза: «Не навреди!» Наконец, обессиленный, вспомнив слова древних о том, что время лечит, он повернулся к стене и заснул.
В тот вечер взволнованная мама так и не достучалась до него. Наутро за завтраком она спросила сына:
– Ты не заболел? Или на работе что случилось?
– Нет, мам, просто вчера жизнь преподнесла мне хороший урок, который я никогда не забуду, – ответил Максим. – И не обижайся на меня: я вчера очень устал; только и мечтал добраться до кровати.
После бурных событий в личной жизни Максим старался полностью уйти в работу и не думать о Марии. Однако очень часто всплывал ее образ в его памяти, и древние слова о том, что время помогает людям смириться с любой потерей, вспоминались ему уже с вопросительным знаком в конце. Максим по-прежнему любил Марию и чувствовал всем сердцем, что он однолюб. Он не получил от нее ни одного письма и сам тоже не писал ей, понимая бессмысленность и безысходность дальнейших отношений, но одновременно в душе он понимал, что не может поручиться за себя в случае, если она позовет его.
Так прошел год, и Максиму полагался отпуск. Он ждал его с нетерпением: знал, куда поедет. На вопросы родителей и сослуживцев о том, куда собирается отправиться отдохнуть, уклончиво отвечал, что, мол, друзья зовут его к морю. В последний день перед отпуском Александр Алексеевич (заведующий отделением) поблагодарил его за хорошую работу и добавил:
Видишь! – и он показал в окно на соседнее здание. – На днях переезжаем в новый корпус; наше отделение значительно увеличится, и работы нам прибавится. Так что отдыхай и набирайся сил.
Уже на следующий день Максим сидел в поезде и смотрел в окно на пробегающие мимо российские пейзажи. Он физически и духовно ощущал, как вместе с удаляющейся больницей, где он работал, спадает с него ощущение, что он психиатр, и он превращается просто в проезжего путешественника. Он перестал смотреть на людей вокруг себя как на потенциальных своих пациентов и видел в них обычных попутчиков, с которыми можно и поболтать, и посмеяться. Его ощущение жизни становилось разноцветным – жизнь наполнялось новыми знакомствами, звуками, запахами и мыслями. «Откуда берутся мысли? – вспомнил он вопрос Марии и теперь уже твердо ответил сам себе: – Да из самой жизни: из всего того, что мы видим, слышим и чувствуем, какой имеем жизненный опыт и воспитание! Наши мысли только отражают то, какие мы есть на самом деле. Да и зачем,
