и о том, сохранится ли душа у человека, если он покончит жизнь самоубийством; настроение ее могло меняться мгновенно, хотя внешних причин для этого Максим не видел… Он щадил ее и многие из своих наблюдений и выводов не фиксировал в истории болезни: Максим не хотел назначать ей транквилизаторы, которые сделают ее вялой, заторможенной и неспособной к полноценному общению.
Как-то раз накануне очередной встречи с Марией Максим попросил маму приготовить что-нибудь вкусненькое: мол, надо для одного его пациента – одинокого человека, которого никто не навещает. Мама внимательно посмотрела на Максима и спросила:
– Пациент мужчина или женщина?
– Женщина! – ответил он, отведя взгляд в сторону.
– Поняла, – сказала мама и улыбнулась. – Подумаю.
На следующий день Максим Максимович попросил медсестру вызвать к нему в кабинет Голубеву. Когда та уселась в кресло напротив, он, улыбнувшись, спросил:
– Ну, о чем сегодня будем беседовать? Опять постараетесь загнать меня в угол?
Мария задумалась на мгновение, и в этот момент Максим положил перед ней небольшой сверток.
– Это вам, разверните.
Мария Леонидовна, не отвечая на вопрос, с нескрываемым интересом стала разворачивать упаковку. Увидев пирожные, взвизгнула по-детски:
– Да еще и домашние!?
Она сразу же начала есть угощение, набивая опять же, как ребенок, полный рот.
Два пирожных она снова завернула в бумагу, сказав:
– Отнесу в палату: там у нас есть одинокая женщина, которую никто не навещает.
Некоторое время она смотрела молча на Максима Максимовича и затем произнесла:
– Во-первых, спасибо! А во-вторых, Максим, давай перейдем на ты?
Молодой человек почувствовал, как исчезает некая стена между ними, разделяющая их на врача и пациента. Он понимал, что так не должно быть, и вместе с тем испытывал радость.
– Согласен! Кстати, Мария, у нас ведь можно пациентам по территории больницы гулять.
– Знаю! И мало того, я знаю, где с территории можно выйти и гулять по парку, – сказала Мария. – Пойдем сегодня после тихого часа?
«Безумие! Что я творю?» – подумал Максим и в тоже время улыбнулся и утвердительно кивнул головой.
– Встретимся у прохода в ограде, – сказала она и нарисовала на листе бумаги, где он находится.
Они ходили по аллеям парка и не смолкали ни на секунду; разговор их был ни о чем, как умеют говорить только влюбленные. Неожиданно Мария резко ускорила шаг и, обогнав Максима, встала у него на пути. Молодой человек сразу все понял, подошел к ней и поцеловал…
Из парка они возвращались счастливые: каждый из них понимал, что его жизнь изменилась и уже никогда не будет прежней. Одновременно Максим думал: «А что дальше? А как же ее болезнь?» А Мария уже все для себя решила: «Пусть на неделю, на ночь, на мгновение, но я буду любить и буду любимой! И, может быть, любовь спасет меня?»
– У тебя бывают ночные дежурства? – серьезно спросила она.
– Конечно! Завтра я выхожу на работу на целые сутки.
Мария больше ничего не сказала. Около прохода в ограде больницы она поцеловала Максима и попросила его подождать здесь, пока она не скроется из вида.
Ночное дежурство пока выдалось спокойное: часы показывали два часа ночи. Максим выглянул из кабинета в коридор и увидел, что дежурная по отделению медсестра устраивается на ночь на диванчике. «Ложится спать недалеко от телефона, боясь пропустить какой-либо звонок», – отметил он и закрыл за собой дверь.
Он уже полчаса стоял у окна и смотрел на территорию больницы с ее хорошо освещенными дорожками и аллеями; он помнил вопрос Марии о ночном дежурстве и ждал ее. Дверь кабинета тихо чуть-чуть приоткрылась, и она осторожно бочком проскользнула внутрь, также бесшумно прикрыв ее за собой. Одного взгляда друг другу в глаза хватило молодым людям, чтобы понять чувства, охватившие обоих… Так продолжалось в течение двух недель: днем они гуляли в парке за оградой больницы, а ночью, когда у Максима выпадало ночное дежурство, она приходила к нему.
Однажды, когда они гуляли в парке, он предложил Марии зайти к нему домой:
– Я живу недалеко, с другой стороны парка, минут за десять дойдем. С родителями познакомлю, то, что ты пациентка больницы, говорить не будем, – и, посмотрев на часы, добавил: – Мои как раз обедать будут, отец зайдет домой, и мы по-домашнему поедим. Только лифт сегодня остановили на профилактику, и придется нам немного попотеть, поднимаясь по лестнице на двенадцатый этаж.
Мария сразу согласилась:
– Только про больницу ни слова. Да?
– Я же обещал, – ответил Максим.
Дверь открыла мама. Она, улыбаясь, с интересом посмотрела на девушку и сказала сыну:
– Ну, знакомь!
Максим представил женщин друг другу.
– Что же мы в прихожей стоим. Мойте руки и за стол: обедать будем. Сейчас и отец присоединится к нам.
И только Зинаида Евгеньевна произнесла эти слова, как из соседней комнаты вышел Максим Аркадиевич. Увидев Марию, он застыл в дверях, не сводя с нее глаз. Взгляд его мгновение был удивленный, но тут же стал жестким: он как рентгеном пронизывал ее насквозь. Она стала пятиться, прижалась спиной к стене и напоминала маленького затравленного зверька; в глазах был испуг и в тоже время безысходность. Вдруг глаза ее сузились, взгляд тоже приобрел жесткость, и, спокойно повернувшись, она молча и с достоинством вышла из квартиры.
Некоторое время Максим и Зинаида Евгеньевна, обескураженные и потрясенные происшедшим, смотрели на Максима Аркадиевича, не произнося ни слова. Мать и сын ждали каких-то объяснений от отца, но тот молчал, явно сам удивленный до крайности только что происшедшим. Тишина становилась все напряженней и, казалось, вот-вот взорвется чьим-то криком или даже воплем. Первым очнулся Максим и быстро выбежал из квартиры на лестничную клетку, чтобы догнать Марию, но, услышав далеко внизу стук каблучков ее туфель, понял, что ему ее уже не догнать. Он стоял в растерянности и не знал, что ему делать. И вдруг Максим стал догадываться о том, в чем причина случившегося. «Как же я мог не обратить на это внимания?..» – мелькнула у него мысль. Молодой человек быстро вернулся в квартиру; родители по-прежнему стояли и молча смотрели друг на друга.
– Ты знаком с ней? Она обращалась к тебе в диспансер? – спросил он, глядя прямо в глаза отцу и решительно готовый услышать правду.
– Да. Я был ее врачом почти два месяца. И, опять же, именно я подписал направление на ее лечение в вашей больнице, поняв, что лечить Голубеву надо серьезно и обязательно в стационаре! – ответил Максим Аркадиевич. – Странно, что ты, ее лечащий врач, не заметил этого, знакомясь с ее историей болезни. Или
