сожалению, после пробуждения из головы выветрились.
После такого чудесного и, чего греха таить, романтичного сна проснулась Варенька с улыбкой на губах и песней в сердце. Той самой, из сна, пусть и слова запамятовались, мелодия-то осталась. Варвара Алексеевна даже зарок себе дала непременно после завтрака музыку нотами записать и перед папенькой с матушкой исполнить, недаром ведь, в самом деле, музицировать училась!
- Доброе утро, барышня, - Малуша в новом переднике, кокетливо повязанном поверх лилового ситцевого платьишка, вошла в спальню, неся серебряный поднос с дымящейся душистой чашкой чая, небольшим блюдечком малинового варенья и тарелочкой с горячими оладушками. – Как спалось?
- Замечательно, - Варенька отбросила одеяло и спрыгнула на пол, наслаждаясь прохладой дубового пола.
- Барышня, - горничная торопливо поставила поднос, нырнула под кровать и вытащила два пушистых тапочка с помпончиками, - опять босиком по полу скачете, барыня узнает, ругаться будет. Вот, наденьте-ка, не студите ножки.
Варвара Алексеевна досадливо поморщилась. Ох уж эта маменька, никак не хочет понять, что дочь взрослая и вообще собирается серьёзным делом заняться. А о каких делах может идти речь, коли ей до сих пор тапочки подают и на прогулках сопровождают? Варенька так отчётливо представила, как Малуша тенью сопровождает её по всему Сыскному Управлению, вызывая сдавленные смешки и ехидные комментарии дознавателей и их помощников, что даже застонала.
- Вам плохо, барышня? – вскинулась горничная, прожигая свою подопечную пронзительным, воистину всевидящим оком.
Девушка лишь плечиком повела:
- Нормально всё. Ванна готова?
- Уж дожидается.
- Отлично, - Варенька подхватила серебристый пеньюарчик17, который шёл парой к лёгкой сорочке, особенно любимой за мягкость и нежный туманный цвет. – Я тогда ванну приму, а ты подготовь мне бумагу и чернила.
Малуша неодобрительно поджала губы:
- Вы уж простите, барышня, только мне кажется, что сперва следует пищу телесную принять, а уж потом на духовную замахиваться. Мне батька всё время говорил, что пустое брюхо к ученью глухо.
Барышня рассмеялась, поцеловала горничную в тугую румяную щёку:
- Не переживай, я обязательно позавтракаю… А бумагу с чернилами приготовь!
Девушка упорхнула в ванную комнату, а Малуша, недовольно качая головой, вынула из ящика чистый лист бумаги и миниатюрный чернильный набор, подаренный Варваре Алексеевне на именины, поставила на стол и коварно задвинула за поднос с чаем. Мол, сперва завтрак, а потом уже и письмо.
Когда разрумянившаяся Варенька вернулась в комнату, Малуша уже держала в руках простое домашнее платье и специально к нему подобранные лёгкие башмачки.
- С лёгким паром, барышня, - поклонилась горничная. – Скоренько вы сегодня, даже чай остыть не успел.
- Угу, - девушка острым глазом углядела-таки бумагу и чернила и потянулась к ним, но Малуша решительно преградила барышне путь:
- Вы уж простите, Варвара Алексеевна, но сперва одеться следует да позавтракать.
- Малушенька, милая, я же забуду, - огорчённо воскликнула Варенька, понимая, что дивная мелодия и так начинает забываться.
Горничная воинственно уткнула кулаки в бока, вскинула голову и даже глазами сверкнула, хорошо хоть ногой топать, как гневливая барыня на несчастную холопку, не стала, постеснялась всё-таки. Барышня печально вздохнула, поникла, как берёзка под свирепым студёным ветром, а потом опять ожила, заулыбалась, вспомнив дивный сон. Платье с помощью верной горничной быстренько надела, от причёски отказалась, позволив лишь наскоро перехватить волосы лентой. Покончив с туалетом, барышня легко опустилась на жёсткий стул с неудобной высокой спинкой (специально папенька из самой Англии привёз, чтобы дочка училась правильно спину держать), подхватила чашку чая, обмакнула оладушек в варенье и целиком запихнула в рот.
- Ба-а-арышня, - укоризненно протянула Малуша, выразительно покачивая головой.
Варвара Алексеевна даже если и хотела что-то сказать, всё равно бы не смогла: рот был занят. Варенье оказалось на диво вкусным, да и румяные оладушки едва ли не сами в рот прыгали. А чай из чашки и вовсе так быстро исчез, словно его там никогда и не было, хотя верная горничная два раза подливала.
- Салфеточку возьмите, - ворчала заботливая Малуша, подсовывая барышне большую белоснежную салфетку, - ручки оботрёте. А то прошлый раз я не доглядела, так вы, ровно дитё малое, их в рот засунули да облизывать стали.
- Так ведь вкусно, Малушенька, - смущённо попыталась оправдаться Варенька, опять жадно посматривая в сторону письменного набора.
Горничная поджала губы, но сказать ничего не успела, дверь в спальню распахнулась, явив барыню. В это утро всегда невозмутимо-приветливая Софья Васильевна так и лучилась счастьем, а потому даже не сделала горничной замечание, что та не причесала барышню как следует.
- Матушка, - Варенька порывисто обняла барыню за шею, серебристо рассмеялась, - матушка, мне такой дивный сон приснился! А какая чудесная там музыка звучала, жаль, слов песни не запомнила!
- Егоза, - Софья Васильевна обняла дочь и поцеловала в упругую румяную щёчку, - дитя, сущее дитя, ну куда, скажи на милость, тебе в Сыскное Управление устраиваться? Тебе ещё год, как минимум, в куклы играть!
- Ну, матушка, - простонала Варвара Алексеевна, чувствуя, что разговор начинает скатываться в давно изученную и неприятную колею, - мы же с вами всё уже давно обсудили. И папенька разрешение дал.
- Естественно, - Софья Васильевна сердито нахмурилась, впрочем, не слишком заметно, чтобы на лице не появились морщинки, - твой папенька всю жизнь мечтал о наследнике, который его на службе смог бы заменить. А у нас, словно в насмешку над его мечтами, три дочери!
- И все три, если верить соседям, очень славные барышни, - ввернула Малуша, которая искренне гордилась семейством Изюмовых.
Софья Васильевна мягко улыбнулась, её большие тёмные восточные глаза засияли горделиво, но слетевшие с губ слова были строгими:
- Похвала, Варенька, это, без сомнения, очень хорошо, но она как награда, ей соответствовать надо.
Барышня смущённо потупилась, отошла на два шага, перевоплотившись из резвушки в благовоспитанную девицу, и скромно заметила:
- Я помню, маменька.
По пухлым, ещё не утратившим свежести, губам Софьи Васильевны скользнула улыбка, женщина с материнской гордостью посмотрела на дочь. Что и говорить, хороша! Ни капли не похожа на этих умирающих девиц, коих иноземные журналы восхваляют, да и слава богу, что не похожа! На тех-то даже смотреть страшно, от одного взмаха ресниц переломиться могут, а тут и форма, и стать, и манеры… о которых, впрочем, непоседа Варенька не сильно заботится. Ну да ладно, ей ещё годочка два можно не волноваться, сперва старшую дочь замуж выдать надо, а потом и Варенькин
