class="p1">От царя беременна и сильно…
Шурина бы даже не спросили,
Удавили б и всего делов.
Лишь жена про Урию узнала,
Брызнула слезой, как водомёт,
А от горя, с радости ль рыдала,
Что случилось избежать скандала -
Кто же их беременных поймёт.
Быстро пролетело время плача.
Доносить вдове внебрачный плод -
Взял Давид Вирсавию на дачу,
Дал врача, кормилицу, в придачу
Массажистку и другой народ.
Эпизод с убийством, явно лишний,
Жрец писавший не упрятал в стол
Иль приказа свыше не услышал,
И царя Давида имидж пышный
Получил, как камера, прокол.
Хитро поступил Давид, жестоко,
Вождь евреев, царь и политрук.
Дело было то не без порока,
Зло в очах Господних, но до срока
Многое царю сходило с рук.
Глава 12. Нас на бабу променял
Дальше в лес, там больше дров! — сказал Сусанин.
Перед нами новая глава.
С ветерком несут чужие сани…
Впрочем, люди, полюбуйтесь сами,
Что в глуши Писанья за дрова.
Обалдев от умных слов хитросплетенья,
Я кусал свой собственный язык
С садомазохистским наслажденьем…
Про Давида больших откровений,
Не встречал ещё я в Книге Книг.
И послал Господь Нафана прям к Давиду
(Как послал здесь не об этом речь),
Пожурить решил слегка, для вида,
Осудить чрезмерное либидо,
От других грехов предостеречь.
Напрямую с Богом мог Давид общаться,
Получить совет из первых уст,
Но стеснялся беспокоить часто,
Потому к пророкам обращался,
А зачем, сказать я не берусь.
Нрав Давида был то кроток, а то вспыльчив,
Знал про это посланный пророк.
Вспыхнуть мог сушняк с одной лишь спички.
И Нафан обыкновенной притчей
Начал обличить большой порок.
«В городе одном два человека жили,
При нужде — бедняк, богач — в деньгах,
Скот имел и с апатитом жилу,
И настолько был тот жлоб прижимист,
Как любой российский олигарх.
Бедняку же похвалиться было нечем,
Он нужду свою с руки кормил,
Лишь была при нём одна овечка
Из богатств. Жила она за печкой
Прямо в доме, словно член семьи.
Человек купил её ещё ягнёнком,
Выросла с его детьми овца
И была папаше за ребёнка,
С чашки ела и ручным котёнком
Засыпала на груди отца.
Тут к богатому приходит в гости странник,
Голоден, как волк, наверняка,
А богач (что для меня не странно)
Пожалел своих волов, баранов
И сварил овечку бедняка».
На слова такие возмутился крайне
Царь Давид, Нафану так сказал:
«Жив Господь! Как жадная пиранья
Понести тот должен наказанье,
Кто овцу у бедного отнял.
За овечку, по закону строго если -
Вчетверо вор должен заплатить;
А не строго — следует повесить
Подлеца с его пришельцем вместе,
Дабы жадность в мире не плодить».
И сказал тогда Нафан Давиду: «Ты тот
Человек, которому висеть…
Мне Господь о том сказал открыто.
Чем другим в глаза за жадность тыкать,
На себя ты должен посмотреть.
От руки избавленный царя Саула,
Ты, как царь Израиля, всех жён
От него со всем его аулом
Мог иметь, и что тебя кольнуло
Нарушать божественный закон?
Всё в твоих владениях, тебе что, мало?
Бог ещё б добавил, если что…
Так чего тебе недоставало?
Урия вполне приличный малый,
При тебе таких наперечёт,
Ты ж убил его мечом аммонитянским,
Женщину у ближнего отнял.
Даже вождь пигмеев негритянский
Не ведёт себя настолько хамски.
Тем, что нас на бабу променял,
Сделал злое ты. Господь тебе за это
Может клапан в сердце пережать -
Жён твоих отдаст, да хоть соседу,
А тебя приговорит к отъезду,
Чтоб тебе им свечку не держать.
То, что сделал скрытно ты, Давид, и тайно
Господу претит. Свои дела
Бог вершит открыто, капитально,
Чёрного, как смоль, с доской стиральной
Кобеля отмоет добела».
И сказал Давид, раскаявшись, Нафану:
«Осознал, исправлюсь, убивать
Впредь за женщин никого не стану.
Петь псалмы я буду непрестанно,
Ночевать в молельне и дневать».
Отвечал Нафан Давиду (полномочья
Где бы он ни взял, пророк не врёт):
«Снял с тебя Бог грех и ближе к ночи
Не умрёшь ты. Трон твой обесточат
И рубильник жизнь не оборвёт.
Но ты повод дал дурной врагам Господним
Господа хулить, смотреть косым
Взглядом на него из преисподней.
И когда ты сам спасён сегодня,
То умрёт родившийся твой сын».
И пошел Нафан в свой дом. Господь в отместку,
Что уронен был его престиж,
Поразил дитё, знай наших, дескать.
И ребёнка от болезни детской
Гиппократу было не спасти.
Но Давид молился Богу о младенце
И постился, и провёл всю ночь
Лёжа на земле, и в дом согреться
Не пошёл, на посох опереться
Не желал, всех прогоняя прочь.
А когда вошли к нему с едой старшины,
Царь лежал, не зажигая бра,
За шесть дней худой стал, как рейсшина.
А на день седьмой всё разрешилось,
И ребёнка Бог к себе прибрал.
Сообщить о том — самоубийства вроде,
Думали — пока был сын живой,
Сумасбродно ихне благородье
На земле каталось в огороде,
Ночевать не шло к себе домой.
А скажи ему, поди — младенец мёртвый…
Знают все, царь в прошлом был бандит,
Ни за что про что заедет в морду
И без криминального аборта
Что-нибудь худое учинит.
Видя, как народ межуется в раздумьях,
Донести боясь плохую весть,
Понял царь Давид про смерть в натуре
И спросил, а что — ребёнок умер?
И ему сказали всё, как есть.
Встал тогда Давид с земли, пошёл умылся,
Вроде как и не было беды,
В чистые одежды облачился,
Помолился, в дом свой возвратился
И себе потребовал еды.
Пил и ел Давид тогда весьма обильно
(Кто не ел с неделю, тот поймёт).
Был народ в недоуменье сильном.
Посмелее кто его спросили,
Почему он так себя ведёт -
Пока был ребёнок жив, Давид постился,
Голодал и плакал почём зря,
А ребёнок мёртв — развеселился,
В новые одежды нарядился,
Как понять причуды их царя?
Траур где и вой, сердечный где припадок,
Даже пусть наигранный чуть-чуть?
«Что тут понимать? — Ответ был краток -
Не читали вы Рене Декарта,
Кастанеду и другую муть.
Я от них усвоил истину простую -
Жить сегодня надо и сейчас.
Если мыслю, значит существую,
А ребёнок мёртв — мольбы впустую,
Гробовых*
