class="p1">— Едем!
Самое интересное, что этюды приняли на экспертизу.
И пообещали рассмотреть предложение. А дело было так: в музее сидела переводчица с финского на русский, такая милая, приветливая дама. Полная, с короткой стрижкой и смешными худыми почти птичьими ногами. Она дала свой личный номер телефона, обещала проследить за процессом. И, лишь прощаясь, назвала своё имя — Вето.
— Это значит, Света? Вита? Вера? — попытался уточнить Угольников.
— Нет. Вето. Я откликаюсь лишь на этот звук. На финский манер. — Птичьи ножки мелко зацокали по каменному полу. — Я позвоню вам…
Ветер. Ветер. На всём белом свете. Ветер. Ветер. Его не унять никому!
Оба одновременно решили, что успеют посетить ещё больницу, куда увезли упыря Гунько с инфарктом. И оба одновременно подумали, что лучше будет встретиться в их родном городе. И никуда не спешить. Что всё-всё, что начинается, должно пройти свои этапы от конфетно-букетного периода до глубокой страсти. И оба мягко друг на друга посмотрели. Угольникову показалось, что он умеет читать эти смородиновые, вишнёвые знаки миловидной женщины — очень начитанной и роскошно располагающей к себе. Как друг. Человек. Личность. И Угольников стал смотреть на Илону словно бережнее. Как на красивую хрустальную вазу. На редкий экземпляр.
Когда Олива увидела двух русских, входящих в вестибюль больницы, она сразу поняла: они хотят осведомиться о здоровье Микулы-Ярослава Гунько. Они не были родственниками. Но они были русскими. И они хотели знать правду. Ту истину, которую случайно узнала сама Олива. И ей стало страшно. Холодный пот выступил на лбу. Ещё только этого не хватало. Сегодня Оливе не хотелось никаких треволнений. Именно сегодня. Вот если бы эти русские пришли два дня тому назад. Неделю. Месяц. Когда Олива не хотела жить. Она бы всё рассказала этим русским. Как на духу. Выложила бы любую информацию. Кто вас интересует? Кто? Этот упырь? Нате! Держите — вот кардиограмма. Читайте! Плачьте! Орите! Рвите волосы на себе. Берите бомбу и стреляйте. Хоп! И нет Гунько!
"Нахтигаль" — дивизия, состоящая наполовину из украинцев. Пытали детей, издевались над военнопленными, заживо сжигали простых мирных людей. В эту дивизию шли добровольно. Описывать природу коллаборантции сложно. Как рассказывать откуда берутся черви, раковые опухоли, гнойники, маньяки. Иногда целый посёлок — коллаборант, он вырастал словно из-под земли, становился на строну немцев и вел себя хуже зверя. Отчего именно западная часть Украины этим недугом охвачена? Воздух, земля, камни, влажность — в чём причина истинная перехода человека в нелюдя, в вылюдя, недолюдя? Советская власть — это не сахар, не вата, не сухарик. Это власть с раскулачиванием, насаждением интересов — пролетарии всех стран объединяйтесь, это взывание к неким всевысшим целям — братства и единства. Как простому хуторянину понять Евангелие, если он полуграмотен, если его руки и плечи болят от работы на пана? И если у него много детей, а жизнь впроголодь. Как вообще верить некой власти москалей? Ибо известно, что москали — враги, пришедшие толковать о братьях, славянстве, жизни лучше и слаще. Враньё. Ибо известно, что москали всегда хитрее, изворотливее, то лошадь отберут, то муку с погреба вынудят отдать. Не хотим колхозов, обозов, ввозов. Хотим, чтобы москали ушли восвояси.
Творить зверства у западников в крови. От племенной жизни. От скудной почвы. От разбойничества. От жадности. От неурожаев. И прочих бед.
Не верим москалям!
В стройные ряды "Галичины" в 1943-м попал и 18-летний Ярослав Гунько. Он дал присягу Адольфу, прошёл обучение и пошёл зверствовать во имя украинства. Вышиванок, чубов, Вия, навок, упырей.
Ярослав Гунько в парламенте Канады.
Поляки всегда считали "Галичину" одним из самых зверских нацистских формирований за всю историю. Прикрываясь идеями создания независимого украинского государства, члены дивизии проводили кровавые этнические чистки во имя создания монолитного национального и культурно-религиозного социума. И единственным быстрым и эффективным способом избавиться от чужаков считали геноцид. В боестолкновениях карательные части впервые поучаствовали лишь летом 1944-го, нарвавшись на Красную Армию под Бродами. Неудивительно, что столкновение закончилось для укро-нацистов полным разгромом. Более 7 тысяч вояк-добровольцев «Галичины» погибли и попали в плен. А ещё в самом начале 1945-го года они боролись с партизанами Словении. В победном мае "Галичина" пятилась к австрийским Альпам, сдавшись американцам и англичанам.
Как известно, что Италия — колыбель нацизма, разросшегося по всей Европе, Финляндия не отставала в этом вопросе. Она приютила тысячи упырей. Канада более трёх тысяч, Америка и того больше. Так внуки и правнуки Гунько расползлись метастазами по всей Европе. Покажи татуировку СС и ты свободно можешь жить в Европе. Вообще богатую эту часть земли легко похитить могут те, у кого есть деньги. То есть белый бык с большим кошельком.
Как раз утром Оливе позвонила её одноклассница Вето и рассказала, что двое русских принесли в Галерею Атенеум несколько чудесных этюдов.
— Они восхитительны, Олива, поверь! — голос у Вето был звонким. Она любила искусство по-настоящему и самозабвенно.
— Зачем тебе это надо — связываться с русскими? — парировала Олива, надевая белый халат и заступая на работу. — Говорят, что эти люди опасны. У них сейчас сплошь мафия…
— Какая разница! Я говорю о невероятном чуде!
По-фински это звучало так: ihme, ihmeteko, voimateko!
— И всё-таки, какой смысл? Моя бабушка говорила, что у русских глаза на затылке, во рту волосы растут! А вместо рук — пистолеты! — Усмехнулась Олива.
— Звучит ободряюще! — попыталась пошутить Вето. — Как у тебя дела в личных вопросах!
— Нормально…
— Ой, кажется, я поняла, у тебя тоже — ihme, ihmeteko, voimateko и секс!
Поэтому, когда Олива увидела русских, она с любопытством начала их разглядывать. Нет, глаза на месте, волос в носу нет и руки нормальные. На женщине, вошедшей в вестибюль больницы, был надет модный костюм, волосы у неё вьющиеся, длинные. Мужчина был в хорошо выглаженном костюме. Оба вели себя культурно. Они попытались с помощью разговорника выяснить, в какую палату положили Гунько. Что-то острожно спрашивали, кивали, извинялись, улыбались.
Олива не выдержала, подошла к ним. Она при помощи жестов попросила посетителей выйти во двор на лужайку. Сама пообещала к ним присоединиться через полчаса. Дословно это звучало так: «Odota ulkona, tulen heti!»
— Хорошо! Тулен хети. Мы поняли! — посетители вышли и устроились на лавочке. Угольников, изнемогая от желания, гладил Илону по плечу, говорил ей комплименты, шептал на ушко всякие милые фразы. Слабый снежок копошился в небе. Илона улыбалась:
— Тулен хети. Смешная фраза…иногда мне хочется также сказать, Лёша, тулен хети…Иногда моё воображение замирает. И мне начинает казаться: отчего бы нет? Может, это судьба,
