заборчика мы заметили желанную плоскодонку.
Переправляться утром не рискнули. Вошли в лес и замаскировались. Данильченко и Царенко притаились за кустами шиповника.
Одинокий домик хорошо просматривался. С первыми лучами солнца он ожил: пожилая женщина подоила корову, хромой мужчина открыл сарай, вывел во двор худого мерина и долго возился, запрягая его в тарантас. Затем вынес из дому два мешка, видимо с зерном, и уехал.
Часа через три хозяин возвратился, стреножил лошадь, пустил ее пастись, а сам принялся колоть дрова. Ничего подозрительного наблюдатели не обнаружили. Все было спокойно.
Михаил Данильченко вместе с Иваном Царенко продолжали наблюдать за домиком. Чтобы скоротать время, Михаил тихо читал стихи Лермонтова. Иван Царенко, бывший наборщик Киевской полиграфической фабрики, внимательно слушал стихи, но сам он больше любил народные сказки и легенды.
В прибрежные заросли камыша с шумом сели аисты. Осторожно переставляя длинные тонкие ноги, они по-хозяйски обследовали болотце.
Глядя на них, Царенко широко улыбнулся:
— Чему радуешься? — спросил Михаил.
— А ты вот послушай, — и Царенко начал рассказывать: — Сделал как-то пан бог смотр всему зверью и увидел, что много он создал червей, змей и прочей нечисти. Бог спустился на землю и, упрятав их в мешок, вызвал мужика Войтека: «Отнесешь этот мешок на вершину горы и бросишь оттуда в глубокое море. Да только не посмей открывать его!» Поднялся мужик на самую высокую гору. Сел отдохнуть и не утерпел, заглянул в мешок, а в это время нечисть-то и разбежалась. Хотел переловить ее, да не тут-то было. Доложил Войтек богу о беде, а тот ему в ответ: «Так знай же, теперь и ты, и твои потомки будут собирать то, что ты распустил». И бросил в Войтека горящей головней. Мужик едва успел отскочить в сторону, но огонь чуть-чуть опалил ему бок. Превратился Войтек в большую неуклюжую птицу. Вместо носа у него вырос длинный клюв, а на боку появилось большое черное пятно. С этой поры аисты старательно собирают жаб, ящериц, ужей и червей — все, что выпустил из мешка любопытный мужик. Вот поэтому в Польше называют аиста Войтеком. — Царенко осмотрелся. Тихо, ни души. — Ну, Миша, слушай еще… У меня их хватит до вечера…
День прошел спокойно. Вечером трава и деревья обильно покрылись росой. Земля дымилась, и сквозь клубящийся туман смутно виднелся берег реки. Дом оцепили. Похилько и Данильченко постучали в дверь. Хозяева долго не открывали. Но вот в небольшом окошечке появился блеклый свет.
— Кто там?
— Открой, узнаешь!
Щелкнула металлическая щеколда, жалобно проскрипели петли. Показался щупленький мужчина с керосиновой лампой в дрожащей руке. Блеклый свет едва пробивался сквозь закопченное стекло.
— Куда и зачем ездил днем?
— До млина, Панове.
— Лодка твоя? — спросил Данильченко.
— Човен, Панове, так, так…
— Мы переправимся на тот берег и оставим его у старой березы.
Хозяин поставил лампу на стол, подошел к Филиппу Похилько, приняв его за старшего. Вдруг он широко улыбнулся. Лицо его просветлело.
— Пан командир, вы советские десантники, — голос поляка дрожал от волнения. Не ожидая ответа, он радостно продолжал: — Родные мои, милые! Садитесь. Мы же вас заждались. Крыся, чертова баба, вставай! Гости у нас желанные. Может, они знают, где наш Лешек?
Пани Крыся растопила печь, вкусно запахло картошкой. Хозяин дома Станислав Михальский достал из тайника бутылку вина и сказал:
— Подался наш Лешек в сентябре тридцать девятого года в Советский Союз. До этой весны ничего о нем не знали, а вот в конце марта слух прошел: наш сынок уже подпоручик[2], командир роты в польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. Может быть, вы его там видели?
— Нет, Станислав, не видели мы Лешека. У нас другая военная специальность, но раз он с нами, значит, хорошего ты воспитал сына. — Комиссар пожал Михальскому руку. — А вот это сам почитай и другим покажи.
Похилько передал Станиславу «Правду».
— О-о… Газета советская?!
— Да, друг, она из Москвы.
Вскоре к дому Михальского подошли остальные десантники, и пани Крыся с сияющим от восторга лицом приняла из рук радистки подарок — кусок парашютного шелка и катушку ниток.
Михальский проводил нас к реке. Мы подождали, пока туман лохматыми космами прижался к воде. Станислав показал, где удобнее и безопаснее пересечь Сан.
Переправа оказалась очень трудной. Не будь с нами Михальского, вряд ли мы справились бы с лодкой. Но Михальский оказался опытным гребцом. Полвека он прожил на берегу Сана и знал все его весенние повадки и капризы. Прощаясь с поляком, мы крепко обняли его.
— Мы, отец, прилетели в Польшу без немецких виз и паспортов. Гости, так сказать, незваные. Сам понимаешь, говорить о нас пока не надо. Спасибо тебе, верный товарищ. Мы еще с тобой встретимся. Жди нас в гости.
— Вот тебе, друг, на добрую память портсигар. Бери, хозяин, бери, — слышались голоса партизан.
— Чекаты буду, Панове, — отвечал растроганный Михальский.
На прощание я предупредил Михальского:
— Следите, отец, за гитлеровцами. К вам придут мои люди. Запомните пароль: «Мы плавали в одной лодке».
Ближайшим населенным пунктом на нашем пути была Лишня. Глянешь на карту — село будто совсем рядом, а в действительности требовалось пересечь два хребта, поросших буковым лесом. Первая же сотня шагов показала, как трудно идти напрямик без тропки. Буковые ветки хлестали по лицу, по рукам, цеплялись за одежду и обувь. Мы буквально продирались сквозь заросли молодого бука, оставляя на упругих ветках клочья одежды. Казалось, не будет конца ночи и никогда уже не выбраться из зарослей. Упорно преодолевая метр за метром, взобрались на гребень лесистой высотки. Здесь, на наше счастье, оказалась тропка, поросшая густой мокрой травой. Теперь мы двигались быстро.
Впереди группы шел неутомимый начальник разведки Андрей Николаевич Кучеров. Когда-то он жил на Кубани, пахал землю, ходил за лошадьми, косил сено, молотил пшеницу, ездил в ночное. Сероглазый Андрей имел сильные руки, добрый нрав, пытливый ум.
Двадцатилетним парнем он надел красноармейскую гимнастерку. Началась военная служба. Смышленого солдата послали учиться. В начале войны младший лейтенант Кучеров познал горечь отступления. В отряде имени Пожарского он был старшим группы разведчиков, а потом — начальником разведки. Андрей смело ходил по тылам врага, брал «языков», минировал дороги. Отличился он осенью 1943 года, когда через линию фронта перевел сто восемьдесят допризывников. Шагая по польской земле, он еще не знал, что за смелость и находчивость награжден орденом Красной Звезды.
Подъем становился все круче. Мы удалялись от реки, но в порывах ветра еще чувствовалась ее свежесть. Неожиданно тропинка
