Я не помню, как мы поднялись с кресел, но помню, как его пальцы стянули с меня лонгслив, и он быстро оказался у наших ног. Сдавать назад было бы поздно, даже если бы я желала, а я желала продолжать.
Он ведет влажную дорожку от подбородка по шее к ключице, и захватывает в сладкий плен нежность левой груди.
— Аххх, — сдерживаться не хватает сил, а я не знаю нравится ли ему моя открытость. Но увидеть его реакцию не могу. Его губы продолжают экзекуцию, не давая возможности отрыть глаза от чрезмерного удовольствия.
Я чувствую только то, что он желает отдать мне. Его руки изучают мой позвоночник, спускаясь к заднице и сжимают ее. В сумме с губами, которые играют с моей правой грудью ощущения невероятные, и мой стон становится громче. Я закусываю губу, а мыслей хватает лишь на то, чтобы задрать его футболку и коснуться пальчиками пресса. Восемь. Кубиков восемь.
— Чувственная девочка… — обдает тёплым дыханием ушную раковину, пока его пальцы беспрепятственно минуя плоский живот, скользят под резинку моих трусиков. Второй рукой Марк придерживает меня, не дает вырваться из сладостного плена, и я хнычу от остроты ощущений.
— Ещё, пожалуйста, ещё, — всхлипываю, не осознавая, что произношу.
Слышу рык, сильные ладони подхватывают меня, и я ощущаю прохладу постели. Она остужает мой разгоряченный рассудок, но сомнений нет.
Да, я мало знаю его. Но всё, чего я сейчас желаю: чтобы он продолжал.
Глава 9
Я никогда такого не испытывала. Мой первый раз с Ильей прошел, потому что было уже пора.
«Ты думаешь, я буду верным ретривером ждать тебя вечно, Тая? Я мужчина, я хочу секса.»
«Илья, мне нужно время. Мы вместе всего два месяца…»
«Не доводи меня. Я мужик, объяснять тебе такие вещи нужным не считаю, почитай книжки. И лучше тебе отдаться мне самой…»
«Не то что? Что? Изнасилуешь меня!?»
«Мы встречаемся, Таисия, это не насилие. Я просто возьму то, что мне принадлежит.»
Он приехал в Чернигов на выходные. Я тогда ничего не ответила. Ушла домой, поплакала в комнате, матери не говорила. Я знала, что она скажет и хотела настроиться сама. Неоткуда ждать помощи, если Илья сделает то, что обещал: отец никогда не даст огласку — это ведь позор.
Я пошла к отцу сама. Тогда впервые пришла и рассказала всё, как на духу, перед этим с мыслями собравшись. Конечно, я немного смягчила, но о давлении со стороны Ильи рассказала, как и пересказала последнюю его фразу.
Он сидел в кресле своего кабинета и с каждым моим словом всё сильнее хмурился. «Он на моей стороне» — подумала.
Наивная…
«Сама довела мужика, а теперь справедливости ищешь?! — ударил кулаком по столу, — Сучка не захочет, кобель не вскочит, запомни! — он в пару шагов преодолел расстояние между столом и гостевым креслом, в котором я сидела и больно схватил за волосы на затылке. — И чтобы таких речей от тебя даже близко не слышал, поняла?! Поняла, я тебя спрашиваю!? В глаза потом людям как смотреть будешь?! Не стыдно!? Ты дочь полковника, а не девка подзаборная! — он замахнулся, но, словно пришел в себя, глядя в мои расширенные от ужаса глаза. Отпустив волосы, отошел на пару шагов и сделал два глубоких вдоха. Снова приблизился и схватил за скулы большим и указательным пальцами. Сжал. — И не смей реветь. Не хотела в кровать — нечего было по прогулкам с ним ходить. Люди всё видели. И как гуляли, и как в дом вхож был, а сейчас ныть нечего! У тебя дорога только одна теперь — к нему. И в койку прыгнешь, и детей родишь, и женой примерной будешь, поняла меня?! Это я тебе говорю! А по мужикам ходить вздумаешь, в казарму приведу, там солдафоны до баб голодные — быстро в себя придешь. А теперь иди!»
Уже потом, прокручивая весь разговор я поняла: Илья знал, что мне негде искать защиты.
Моё пробуждение можно назвать прекрасным. Открывать глаза не спешу, потому что не хочу обрывать сказку. Хочу чувствовать дальше. Дольше…
Я лежу на боку, когда мужская рука мягко перебирает мои волосы, пока губы рисуют только ему одному известные узоры на щеке, затем шее, после плече. Слабо улыбаюсь зная, что он не увидит, когда его рука перемещается на мою грудь, спускаясь вдоль рёбер и останавливается на бедрах, то сжимая, то нежно оглаживая. Губы, которые теперь гуляют по моему позвоночнику, дарят чарующее блаженство, и я чувствую огненный шар, который сейчас еще терпим, но вскоре, я помню со вчерашнего вечера, станет невозможным и превратит меня в дикую умоляющую кошку.
Издаю стон, когда Марк кусает меня за загривок и мелко дрожу. Вчера мы узнали, что это моё слабое место. Его губы, оказавшись на моём ушке, цепляют мочку и играют с ней. Погруженная в свои ощущения, не сразу разбираю его слова:
— Я знаю, что ты не спишь, Вишенка, — поворачивает мою голову и глубоко целует.
«В ванную не успела…» — обрывается еще не начавшая формулироваться мысль, когда я оказываюсь лежащей на спине.
— Такая чувственная, что не можешь сдерживать свое тело. Как же сладко ты извиваешься, — продолжает шептать, нависая надо мной, снова поднимаясь по ребрам к груди, нежно касаясь, а я обвиваю рукой его шею.
И только сейчас, сосредоточившись на теле, а не ощущениях понимаю, что действительно извиваюсь в его руках.
Ох, игра не удалась. Как же приятно бывает проигрывать…
Его рука спускается туда, где копится мое желание, и я жажду этого. Каждое промедление — мука для меня. Я вся превращаюсь в напряженный нерв.
— Тёплая, сонная, готовая для меня… — поцелуи смещаются на щеку, останавливаясь около уголка губ. А я и думать забываю о нечищеных зубах, когда он прикусывает тонкую кожу на моей шее.
Жар его рук окутывает, проходится по телу, проникает под кожу, касается сердца, заставляя его биться чаще от охватившего удовольствия.
— Не больно? — хрипло спрашивает касаясь, проверяя, беспокоясь. Ему тяжело сдерживаться, он тоже на пределе.
Издаю стон, отрицательно мотая головой.
В попытках поторопить Марка, обвиваю мужчину руками, запускаю пальчики в его волосы, а он целует, лелеет, нежит, качая на грани чувственности, но не переходя к единению.
