мне делать. То ли сказать привет, то ли закрыть дверь обратно. Но он спас меня от необходимости принимать такое сложное решение.
– Где она?
– Уехала. Давно уже, а где сейчас – не знаю. Тебе должно быть виднее, разве нет?
– Было бы мне виднее, я бы сейчас тут не стоял. Важнее дела есть.
– Были бы дела важнее, ты бы сейчас тут не стоял. Войдешь, или пойдешь обратно?
Он вошел. Я не был уверен, что он сделал правильный выбор, но я сам предоставил ему возможность выбирать.
– Могу предложить тебе чаю. К сожалению, больше ничего предложить не могу, но у тебя же явно есть свои предложения.
– Я пришел узнать, где моя жена.
– Чай-то будешь?
– Нет.
Он сел на мой стул на кухне и посмотрел на гравюру.
– Кто это?
– Себастиан и Виола. Герои “Двенадцатой ночи” Шекспира.
– Это про негра которая?
– Мавра, я бы попросил, но все равно нет. А ты очень удачно женился, не знаю, говорили ли тебе. Да, кстати. Она же уехала уже недели две назад и собиралась ехать к тебе. Почему ты здесь?
– Потому что она не приехала ко мне. Я и подумал, что тут осталась. В твоей каморочке с карандашными рисунками на стенах.
– Это гравюра. Реплика, конечно, но тебе что гравюра, что реплика. Она тут, в моей каморочке, как видишь, не осталась. И, судя по тому, что сейчас в моей каморочке сидишь ты, в твои хоромы с подлинниками Вермеера и “Герникой” Пикассо она тоже не вернулась.
Он поморщился.
– Что ты умничаешь постоянно, ей богу.
– Так получается. Она говорила, что у нее брат женится. Ты разве не был на свадьбе?
Он снова посмотрел на гравюру, а потом медленно перевел взгляд на меня.
– Ее брат умер два года назад.
– Что?
– Умер. Два года назад. Машина сбила. Насмерть, сразу. Водитель был пьяный, ну, ты знаешь, как это обычно бывает, я думаю
– Нет, я не знаю, как это обычно бывает, но здорово, что знаешь ты.
Я не очень хотел верить в то, что он мне только что сказал. Мы никогда не были близки с её братом, были знакомы, не более, но, почему-то эта новость меня слегка пошатнула. К смерти я относился вполне спокойно ровно с первого раза, как с ней столкнулся. Как-то сразу понял, что она реальна и случается, и никогда не придавал ей космического значения. Но новость о её брате по какой-то причине погрузила меня в прострацию, и в тоже время довольно сильно удивила. Я уставился на моего собеседника, сидящего напротив меня, и застыл.
Он, по всей видимости, таких сложных чувств не испытывал.
– Он сейчас в лучшем мире, не переживай.
– Так. Давай-ка ты перестанешь говорить ту ересь, которую ты говоришь, либо вставай и уходи отсюда. Вот прямо сейчас. Я тебе даже дверь открою.
Он внимательно посмотрел на меня, потом снова повернулся к гравюре.
– Да что ты все на нее смотришь? Как она некстати тут висит-то, боже.
Почему-то я расчувствовался, испытывая одновременно сильнейшее раздражение к моему незваному гостю. Я чувствовал, что надо взять себя в руки, но также я чувствовал, что мой кокон безразличия и отрешенности развалился окончательно. Если раньше он просто раскололся и упал по сторонам от меня, то теперь он раскрошился на мельчайшие кусочки, которые нельзя было рассмотреть без специальных оптических приборов. Как будто его взяли и перемололи. Как яичную скорлупу.
– Так, подожди, не уходи пока. Твоя жена приехала сюда, не знаю уж, ко мне, или нет. Говорила, что нет, а правда это, или нет – я не знаю. Она приехала, напугала меня так, будто я ребенок и лежу в кровати, а меня кто-то за ногу дергает. А потом сказала, что ей надо уезжать. Потому что ты ее ждешь, и потому что ее брат играет свадьбу. А потом приезжаешь ты и оказывается, что это все неправда. То есть, допускаю, что ты ее ждал. Но все равно. Я не понимаю ничего.
– И я тоже. И, наверное, мне пора уходить. От тебя все равно толку нет, тем более от такого.
Как будто, от тебя есть толк, подумал я. Бывают такие люди, вроде как, хорошие, в которых очень сложно найти какую-то определенную черту, которая тебя отталкивает. Просто в них отталкивает все. В совокупности. Он был именно таким человеком. Он мне не понравился почти сразу, улыбкой, прической, брюками, рукопожатием, не знаю, чем еще. И так получилось, что он каким-то чудом, иначе и не скажешь, женился на женщине, быть мужем которой я бы счел за огромную честь. И поэтому мне приходилось уважать его, хотя на самом деле это было просто уважение ее выбора. Но я предпочитал уважать его на расстоянии, а не через кухонный стол. Это было слишком близко для моего уважения. Оно потихоньку трескалось.
Поэтому я не стал его удерживать.
– Слушай, а как ты тут живешь-то вообще?
Он спросил это, стоя уже практически в дверях. Не знаю уж, зачем, и какой именно смысл он вкладывал в сам вопрос.
– Как видишь. В каморочке с карандашными рисунками на стенах. Ты дал самое точное описание моей жизни. За что я говорю тебе спасибо и даже протянул бы руку, но она у меня вспотела. Зачем тебе испытывать дискомфорт эти доли секунды. Посему – счастливо добраться куда бы ты там ни добирался, и передавай привет жене, когда найдешь. И еще. Попроси ее, чтобы не приезжала больше и не приезжай сам, не надо это никому.
Он посмотрел на меня, словно на пьяное видение, покачал головой и вышел из квартиры. Потом посмотрел еще раз, и перед тем, как я успел закрыть дверь, чтобы окончательно поверить в его уход, сказал:
– Какой же ты все-таки…
Последнего слова я уже не услышал, но его было легко угадать. Точнее, выбрать из нескольких возможных вариантов, если только он не придумал чего-то совсем неожиданного. В чем я сомневался.
Без него дышать стало свободнее, но в то же время я ощутил какую-то странную пустоту вокруг. Понял, что я один. Раньше я не понимал этого так явно, хоть и был, без всяких сомнений, один, и вряд ли в этом городе можно было найти кого-то одней меня. Раньше я был один потому, что не ощущал, что есть кто-то еще. Потому, что привык к тому, что со мной никого нет, даже если какой-то человек, или несколько человек, в данный момент времени находились, непроизвольно, по стечению
