но и темпераментом. Большинство лошадей скорее умрут, чем причинят кому-то из наездников вред, – нет, я не имею в виду укусы и удары копытом или когда они в панике вдруг встают на дыбы и все такое. Это, разумеется, лишь случайность или следствие дурного настроения. Тебе следует понять одно: эти массивные животные одним только своим весом запросто могут нас раздавить, превратив в груду мяса и костей. Но они никогда этого не сделают, а, наоборот, будут подчиняться. Необъезженная лошадь боится – в смысле, боится нас. У объезженной же страх сменяется доверием. Иногда слепым, даже попросту идиотским. Так уж оно повелось. Но боевой конь – совсем другое дело. Да, ты остаешься его хозяином, но если придется сражаться, вы оба сражаетесь на равных. Подобным созданиям присуща врожденная ненависть к врагу, и враг этот выглядит точно так же, как ты и я. Но как же конь отличает в бою друзей от врагов?
Сержант помедлил. Аратан растерянно моргнул, поняв, что вопрос вовсе не риторический.
– Не знаю, – сказал он.
– Хороший честный ответ, – проворчал Раскан. – На самом деле никто этого не знает. Но эти клятые звери безошибочно различают друзей и врагов. Может, напряжение мышц всадника подсказывает им, откуда исходит опасность? Вполне вероятно. Некоторые считают именно так. Или, возможно, песьегоны правы, утверждая, будто есть некие слова, связывающие души: душу всадника и душу коня. Якобы возникают кровные узы или что-то в этом роде. Не важно. Главное – ты должен понять, что полагаться тебе следует только на инстинкты. Ты будешь знать, куда идет твоя лошадь, а она будет знать, куда ты хочешь, чтобы она пошла. Со временем это придет само.
– И сколько для этого потребуется времени, сержант? – бесстрастно уточнил юноша.
– Что ж, тут есть определенная сложность – для вас обоих. Мы не располагаем таким количеством времени, как хотелось бы. Так что посмотрим, как пойдут дела, но не рассчитывай, что сможешь проехать на этой лошади больше лиги или двух за день. Но ты будешь водить ее в поводу и заботиться о ней. Многие утверждают, что от кобыл в бою якобы толку мало. Наш господин, однако, считает иначе. Собственно, повелитель Драконус полагается на их природный стадный инстинкт, и не случайно именно он ездит верхом на жеребце, вожаке стада. Понимаешь, что у него на уме?
Аратан кивнул.
– Ладно, отпусти поводья. Пора браться за работу.
Парнишка и лошадь оба в этот день изрядно потрудились, упражняясь сперва с поводьями, а потом без них, и Ферен, даже с того места, где она сидела на бревне вместе со своими товарищами-пограничниками, было видно, как блестит от пота черная шкура кобылы. Когда сержант наконец велел сыну повелителя повернуться к лошади спиной и та спокойно подошла к Аратану, Галак проворчал:
– Неплохо.
– Что-то ты неохотно это признаешь, – заметил Вилл. – Как говорится, со скрипом. Хотя мне послышалось, Галак, как у тебя внутри что-то треснуло.
– Ха! Мундиры, сапоги на каблуках… Признаюсь, меня не особо впечатлили обитатели этого дома.
– Они всего лишь другие, – сказал Ринт. – Не лучше и не хуже, просто другие.
– Раньше, когда в лесу еще водились кабаны…
– Когда еще был лес, – вставил Вилл.
– Ну да, – продолжал Галак. – В ту пору устраивали грандиозную охоту, с загонщиками и собаками. Оцепив участок леса, который можно было объехать верхом меньше чем за три колокола. Как будто кабан собирался куда-то уходить. Как будто его что-то интересовало, помимо своих забот – найти себе еду или самку.
– К чему ты клонишь? – спросил Ринт, которому не по душе были долгие рассуждения.
– Ты говоришь: они не лучше и не хуже, просто другие. Я же утверждаю, что ты слишком великодушен, может быть, даже заблуждаешься. Если хочешь расстелить перед ними ковер – пожалуйста. Я видел, как на рассвете к ручью приходила напиться терета, и слезы подступили к моим глазам, поскольку она была последней на многие лиги вокруг. Ни друзей, ни самца. Что ждет беднягу? Лишь одинокая жизнь и еще более одинокая смерть среди валящихся наземь деревьев.
Ферен откашлялась, не сводя взгляда с юноши, за которым, будто преданная собака, шла лошадь.
– Война оставляет после себя пустыню. Мы видели это на границе, и тут все обстоит точно так же. Она подступает, подобно пожару на торфяном болоте. Никто не замечает его до тех пор, пока не станет слишком поздно. А потом уже некуда бежать.
Сержант, хромая, повел своих подопечных обратно в сторону дома.
– Стало быть, у нее появился новый любовник, – проворчал Галак, резко сменив тему. Однако не было нужды уточнять, что он имеет в виду.
– Говорят, отныне ее окружает особая непроницаемая магия, – пробормотал Ринт. – Не пропускающая ни малейшего света, куда бы она ни шла. Так что, похоже, теперь нашу королеву никто не сможет увидеть. Кроме разве что Драконуса. Я так думаю.
– Меньше надо думать, – заметил Галак.
Ферен фыркнула. Остальные, включая и самого Ринта, тоже негромко и сухо рассмеялись.
Мгновение спустя Ферен посерьезнела:
– Парень весь на нервах, да и стоит ли удивляться? Судя по тому, что я слышала, вплоть до сегодняшнего дня собственный отец оставался для сына столь же невидимым, как и его новая возлюбленная в Цитадели.
– Ну и какой в том смысл? – покачал головой Галак.
Ферен удивленно взглянула на него.
– Смысл как раз вполне ясен, – ответила она. – Так Драконус наказывает мать мальчика.
– А ты знаешь, кто она? – подняв брови, спросил ее брат.
– Я знаю, кем она не является, и этого более чем достаточно.
– Ты меня совсем запутала, – криво усмехнулся Вилл.
– Вспомни, как Галак рассказывал нам про терету, которая на рассвете пила воду из ручья. Но для нее рассвет так и не наступил. Она обречена, для нее все кончено. Кто убил ее самца? Стрелой или заманив бедного зверя в капкан? Кто-то ведь это сделал.
– И если этот убийца будет вовеки корчиться в объятиях Хаоса, – прошипел Галак, – он понесет вполне заслуженную кару.
– Это уже слишком, Галак, – нахмурился Вилл. – Мы охотимся каждые несколько дней. И убиваем, чтобы жить, ничем не отличаясь от ястреба или волка.
– На самом деле мы очень даже отличаемся от хищных птиц и зверей, Вилл. Мы можем представить последствия наших поступков, а потому заслуживаем… не знаю, как лучше это назвать…
– Порицания? – подсказал Ринт.
– Да, именно так.
– Не стоит полагаться на совесть, – заявила Ферен, слыша горечь в собственном голосе. – Она всегда уступает необходимости.
– А необходимость часто оказывается ложью, – кивнул Ринт.
Взгляд Ферен был устремлен на изрытую землю и
