в Глазго свистом и возгласами «Долой!». Они кричали: «Иуда!», «Изменник!», «Тебе хорошо с двумя тысячами фунтов зарплаты в год!», а когда министр рискнул заговорить о новом наборе в армию, это вызвало у аудитории взрыв гнева и она запела «Красный флаг»{65}.
Невеселые минуты пережил в начале июля и Килоуэй, выступая перед машиностроителями Манчестера. Аудитория скандировала: «Нет!», когда он старался доказать необходимость «разводнения», а когда Килоуэй сказал рабочим, что «плывет с ними в одной лодке», те встретили его слова смехом. «Грабеж!» — иронически крикнули незадачливому оратору из зала, когда он стал говорить о высоких налогах, которыми правительство облагает заводчиков и судовладельцев.
Можно привести и другие примеры. Так, «Морнинг пост» сообщала о серии больших митингов, «созванных в связи с последней стачкой (очевидно, со стачкой машиностроителей. — К. К.)» в промышленных центрах Северной Англии. На этих митингах ссылки на обязательства и обещания правительства были встречены рабочими «бурей насмешек» и «одно только упоминание имен лейбористских министров вызывало враждебную реакцию»{66}.
Однако прием, оказанный представителям власти в Вулвиче, превзошел по своей враждебности все, происходившее ранее. Здесь встретили «в штыки» не только министра, но и начальника генерального штаба У. Р. Робертсона.
Дело было так. 13 августа Робертсон, Аддисон и Килоуэй отправились выступать перед 2 тыс. машиностроителей Вулвича. Но едва они взошли на трибуну, как рабочие запели «Красный флаг», раздались враждебные возгласы и свист. Организаторам собрания кое-как удалось восстановить «порядок». Но когда Робертсон начал от имени «наших парней в окопах» призывать рабочих избегать конфликтов с администрацией, поднялся страшный шум. Пресловутый «престиж армии» не спас Робертсона от гнева рабочих. Они кричали: «Убийца!» — и Робертсон тщетно пытался доказать аудитории, что «мир не может быть заключен ни с того ни с сего на основании статьи в вечерней газете». В конце концов ему пришлось уйти с трибуны (и с митинга). Аддисон и Килоуэй остались и услышали еще немало свистков, гневных выкриков, упреков в нечестности и т. п. Рабочие кричали: «Признайте шопстюардов!» — и Аддисон был вынужден пригласить местный комитет шопстюардов в президиум; кричали: «Нет!», «Мы не хотим!» — когда он решался заговорить о «разводнении»; кричали: «Не читайте нам нотаций!» — когда он осмелился выразить аудитории свое неодобрение{67}. Кричали, вероятно, и многое другое, сообщить о чем так и не позволила военная цензура.
«Это самый скандальный митинг, на котором я когда-либо присутствовал», — записал Аддисон в своем дневнике{68}.
Свистопляска цензуры началась, едва только митинг успел окончиться. Она убедительно свидетельствовала о растерянности в политических кругах.
Лондонское агентство новостей разослало редакциям столичных газет отчет о митинге уже 13 июля в 10 часов вечера. Вслед за этим редакции получили указание не упоминать в отчете имени Робертсона, а несколько позднее, но в ту же ночь на 14 августа, последовал запрет писать о митинге вообще.
На следующее утро стало известно, что о митинге писать все же можно, и редакции газет получили новый, «отредактированный», текст отчета. Он так разительно отличался от первого, что редакции некоторых газет предпочли его не печатать. «Публикация подобного отчета выглядела бы гротеском для тех, кто присутствовал на митинге, и ввела бы в заблуждение тех, кто на нем не был», — пояснила читателям «Таймс»{69}.
Только через несколько дней, после того как слухи о «скандале в Вулвиче», разрастаясь, уже серьезно встревожили общественное мнение и после того как с запросом об этом «скандале» выступили в парламенте два его члена, цензурные ограничения были сняты и более или менее близкие к истине отчеты о митинге появились в прессе.
Вскоре стало известно, что при голосовании членов А. С. Е. по вопросу о «разводнении» большинство получили противники последнего.
На карьеру Аддисона все это оказало решающее влияние. В политических кругах Лондона уже после стачки машиностроителей начали говорить о неизбежной его отставке. 17 июля 1917 г. министром вооружения стал Уинстон Черчилль.
Его переговоры с машиностроителями были организованы с большим размахом. На конференции, которые он в ходе этих переговоров созвал, съезжались по 300–400 делегатов из различных районов страны. Уговорить машиностроителей примириться с «разводнением» Черчилль, как и Аддисон, не смог. Но у него хватило смелости, потерпев неудачу, сделать то, на что Аддисон не решился: в августе 1917 г. он внес в палату общин новый, исправленный, билль о «дополнениях» к Акту о производстве вооружения. В этом билле имелся пункт об отмене «свидетельств о проживании» (они были фактически отменены в октябре 1917 г.) и отсутствовал пункт о введении «разводнения» на частных предприятиях{70}. Либералы, присутствовавшие на заседании палаты, окружили Черчилля, приветствуя его уступки рабочим, и он, как писала «Дейли кроникл», «с явным удовольствием выслушивал комплименты»{71}. На рабочих эти уступки также произвели благоприятное впечатление.
IV
Мы говорили, что большая часть английских рабочих вслед за их лидерами увидела в русской революции победу в борьбе за политические свободы. Однако какая-то часть английских трудящихся восприняла события в России с точки зрения в первую очередь антивоенной.
Члены левого, антивоенного, крыла Независимой рабочей партии и особенно члены Британской социалистической партии (БСП) с первых дней свержения русского самодержавия подчеркивали, что революционные массы России хотят мира{72}. И наиболее решительно и антивоенно настроенные английские рабочие уже в марте 1917 г. связали в своем сознании слово «Россия» со словом «мир».
Особенно отчетливо это проявилось в Глазго — одном из крупнейших центров рабочего движения на Британских островах. Здесь уже с весны 1917 г. проходили рабочие митинги, на которых возглас «Да здравствует мир!» сливался с возгласом «Да здравствует русская революция!»
Либералы — и местные, шотландские, и лондонские — прибегали ко всяческим уловкам, чтобы держать «в узде» рабочих Глазго. В конце июня 1917 г. в город приехал Ллойд Джордж. Он должен был получить звание и диплом почетного гражданина Глазго, пожалованные ему местными властями. В Сент-Эндрю-холле — лучшем в городе зале — состоялось по этому поводу торжественное собрание, на котором присутствовала вся городская знать. Оно еще не успело начаться, когда двухтысячная колонна рабочих подошла к зданию и устроила на площади перед ним митинг протеста. Когда Ллойд Джордж подъехал к Сент-Эндрю-холлу, этот рабочий митинг был в разгаре и на его трибуне гордо реял красный флаг. Многие из тех, кто находился в тот момент на площади, — кто с тревогой, а кто и с надеждой — ждали, что сделает глава правительства. Однако В. И. Ленин не случайно писал о Ллойд Джордже как
