И он махнул рукой за стену:
– Трое рырхов вышли на поляну.
Осознав, я охнула и поспешила вниз. И в этом стремительном движении чуть не съехала по ступенькам, но крепкая рука Юглуса удержала, а магистр строго произнес:
– Что же это вы, душа моя. Вам ли бегать зимой по открытым лестницам?
– Кажется, меня услышали, – только и ответила я. А затем воскликнула: – Откройте ворота! Выпустите меня!
– Дайнани, – теперь строг стал и телохранитель. – Мы не знаем, они ли это. Звери были в стае…
– Так идем со мной, – отмахнулась я. – И от ворот я отходить не буду. Если это не наши рырхи, то сразу войдем в Иртэген. А мои детки меня не тронут. Да откройте же!
Ягиры, стоявшие возле створ, приоткрыли одну из них, но лишь настолько, сколько нужно было, чтобы пройти одному человеку. И первым вышел Юглус, после я, а следом за мной высунул нос магистр.
– Это вот это ваши детки?! – в изумлении охнул Элькос, но я не обратила внимания.
Выбравшись из-за плеча своего телохранителя, я смотрела на трех рырхов, неспешно шествовавших к Иртэгену. И пока было неясно, мои ли это подопечные, или же просто совпадение, но оторвать взгляда от них я не могла. И в эту минуту я не понимала, как рырхи могли показаться мне когда-то неприятными, даже жутковатыми. Я любовалась статью серых исполинов, их по-своему грациозной поступью мощных лап, тем, как горделиво они несли свои тупоносые головы.
– И глазки у них голубые, – умиленно произнесла я, ни к кому не обращаясь. – Красавцы.
– Но только наши, – добавил Юглус, потому что говорила я на языке Белого мира.
Улыбнувшись, я сделала шаг вперед и подняла руку:
– Мейтт!
И они перешли на рысцу, а после и вовсе побежали. Я хотела поспешить им навстречу, но телохранитель удержал меня на месте.
– Ошейников пока не видно, – резонно заметил он.
Одарив его неодобрительным взглядом, я все-таки осталась стоять на месте, но сердце мне говорило, что ошибки нет. Это были мои дорогие детки, и они спешили к своей названой матери.
– Есть ошейники! – торжествующе воскликнула я. – Мейтт! Бойл, Торн! Мои дорогие, – захлебнулась я от восторга и зашагала к ним навстречу, а вместе со мной и Юглус. Только Элькос остался в воротах, справедливо рассудив, что так будет надежнее.
Они немногим не добежали до меня. Первым на брюхо упал Мейтт, а за ним и брат с сестрой. Вожак пополз в мою сторону, но вскоре вскочил на лапы и бросился навстречу. Бойл и Торн остались лежать, словно дав брату первым приветствовать меня.
– Мейтт, мой дорогой мальчик, – проворковала я, обхватив его голову. – Как же я по вам скучала, детки. Зачем вы убежали, зачем оставили свой дом? Бойл! Торн, ну идите же ко мне, идите!
И тогда отставшие рырхи медлить перестали. Они ластились, заглядывали в глаза и порыкивали, а я пыталась погладить и приласкать всех разом.
– Боги, как же вы похудели, посмотрите только на себя, – запричитала я, справившись с первыми эмоциями. – Зачем убежали, зачем? Поглядите только на себя, это же просто ужас! Но теперь я снова откормлю вас, вот увидите. Идемте же, идемте скорей…
Я потянула Мейтта за ошейник, но он вывернулся и даже отбежал в сторону. Растерявшись, я снова позвала его, но рырх остался стоять на месте и уже не спешил приближаться. Тогда я сама направилась к нему, но Мейтт опять увернулся. А следом за ним отбежали и Торн с Бойлом.
– Но как же…
– Не пойдут, – огласил очевидное Юглус. – Отозвались, пришли с матерью встретиться, но назад не хотят.
– Я вижу, – с ноткой раздражения буркнула я, но решила предпринять еще одну попытку и протянула руки к рырхам: – Детки…
Они не сдвинулись с места. Не убежали, но и не подошли. А потом на поляну вышли еще несколько рырхов, но уже диких и совсем недружественных нам. Один из них громко зарычал, и мои хищники, вдруг вздыбив шерсть, стремительно развернулись. Мейтт зарычал в ответ.
– Это ваша стая? Они зовут вас?
Мейтт порывисто обернулся и, коротко заскулив, бросил на меня взгляд. После вновь развернулся к чужим рырхам, зарычал, и вся троица бросилась на другую сторону поляны. Чужие хищники исчезли из поля зрения.
– Защищают, – произнес Юглус. – И Иртэген продолжают защищать, хоть и не здесь. Теперь редко какая стая сюда забредает.
– До свидания, детки, – прошептала я. – Я буду скучать и ждать вас…
– Идем, дайнани, – ягир накрыл мое плечо ладонью, и я согласно кивнула.
Магистр, дождавшись, когда мы приблизимся, отошел от ворот, а после покачал головой:
– Однако вы отчаянная. Я, признаться, испугался, когда они побежали на вас. Уже хотел закрыть вас, но звери упали на брюхо, и я растерялся, потому пропустил момент, когда Мейтт снова кинулся к вам.
– Я же их мама, – рассеянно улыбнулась я. – Мне они дурного не сделают.
– Надо выучить повадки местных животных, – сделал пометку для себя самого Элькос, – чтобы лучше понимать, кто и когда опасен. Куда теперь?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Мне немного грустно. С одной стороны, я счастлива, что мои опасения оказались напрасны. Рырхи живы и невредимы. Еще рада, что они откликнулись и прибежали, но расстроена, что отказались вернуться. Мне надо собраться с мыслями.
– В этом вам всегда помогали дела, душа моя, – улыбнулся хамче.
Чуть подумав, я согласно кивнула. Почему бы и нет? Возвращаться домой мне пока не хотелось, к тому же до стены у меня имелись определенные намерения. А значит, мне есть чем отвлечься.
– И что вы решили? – с улыбкой спросил магистр.
– На курзым! – провозгласила я.
– Но там же нечего делать, – напомнил Элькос.
– Друг мой, для того, кто хочет, дело найдется всегда. На курзым, – повторила я, мы зашагали в царство уважаемого Керчуна.
Глава 3
Я открыла глаза и устремила взгляд в потолок. После подняла подушку и, сев поудобнее, погладила живот.
– Тебе не спится, счастье мое? – прошептала я, ловя шевеление малыша.
Теперь это можно было не только ощутить, но и увидеть. И я попыталась поймать бугорок, появившийся на животе, но дайнанчи ускользнул, и бугорок появился в новом месте. Я улыбнулась и прикрыла глаза, прислушиваясь к шалостям сына. Рядом глубоко и ровно дышал Танияр, и звук его дыхания я тоже слушала с удовольствием. Он был уютным, как треск поленьев в очаге или мурлыканье кошки.
Впрочем, кошки здесь не было, зато за окном завывала метель. Ночь Белого мира была до зубовного скрежета предсказуемой. Ничто не могло
