в грудь, по ногам, в лицо – шлем мгновенно потемнел, накрыло ночью, и прямо перед глазами вспыхнул фейерверк. Пригнувшись, бросился обратно за свой каменный штабель.
Псы приближались – я стрелял. Они взрывались, валились на землю кучками мертвого мусора, но в проход перли новые и новые. Все мысли улетучились: давить на спусковой крючок, выбрасывать пустой магазин, вставлять новый. Вряд ли это заняло много времени. Сколько надо, чтобы расстрелять шесть магазинов? Не знаю, не считал. Закончились патроны в последнем. Палец зря нажимал на крючок. Все.
Стало тихо. Песики тоже перестали стрелять, сбились в плотную стайку.
Дадут ли они мне пройти? Попробовать? Наверняка ждут, когда я вылезу. А потом что: расстреляют меня или потащат куда-то под конвоем? Должен же здесь быть кто-то еще? Кто-то главный.
Он не заставил себя ждать. Раздался короткий смешок, и кто-то невидимый спросил:
– Наигрались?
Повертел головой, но никого не увидел. А голос, слегка надтреснутый, старый какой-то голос продолжал:
– Выходите, не бойтесь. Я вам ничего не сделаю.
Как же, дожидайся. Сейчас вылезу. Ты, может, и не сделаешь, а твои псы? Он будто услышал мои мысли: свистнул, и стая, развернувшись, бросилась в проход. Пустырь опустел.
– Ну выходите же, – в голосе прозвучало нетерпение, – не будете же вы там вечно сидеть.
Из-за горящей кучи мусора вышел дядечка, седой, но подтянутый. Спина прямая, шаг твердый. Ему бы очень подошел мундир. Любой. Сидел бы на нем как влитой. Но дядечка был одет в простенький спортивный костюм.
Я вылез, выставив перед собой шмайсер.
– Да бросьте вы свою стрелялку, все равно, у вас патроны кончились.
Он присмотрелся к моему оружию, сощурив глаза, махнул рукой:
– Гадость какая. Столько лет такого не видел. Надеялся: и не увижу. Где вы его взяли?
Я бросил шмайсер в сторону.
– И доспехи свои можете снять. Что вы паритесь в скафандре? Тут нормальная атмосфера. Я же дышу.
Сняв шлем, вдохнул. Воздух был чистым, свежим, едва отдавал озоном, как после грозы. Вокруг горело и дымило, а запаха гари не было.
Дядечка подошел и протянул руку:
– Вольфганг, хранитель.
Я стянул перчатку и пожал его сильную сухую ладонь.
– Платон Граневецкий. Мне нужна девушка. Сонка. София Жилевич.
Вольфганг пожал плечами:
– Я догадался. Удивился бы, если вы потребовали парнишку. Пойдемте, я покажу их вам.
Он двинулся прочь, я за ним. Шлема на мне не было, чувствовать направление я не мог, но был уверен: он ведет меня к Сонке.
Прошли мы немного. Город сдвинулся, пошел рябью, стёк – недаром он казался мне декорацией. Мы с Вольфгангом оказались в темноте. Впереди светились две звездочки. Казались крохотными, далекими, но пара шагов, и большие, исходящие белым светом шары уже рядом. С расстояниями здесь беда, растягиваются и сжимаются, как угодно. Интересно, кому угодно? Этому дядечке Вольфгангу, аттестовавшемуся непонятной должностью «смотритель»?
– Почему два? – я имел в виду световые шары.
То, что Сонка там, внутри, я как-то понял. Но что или кто второй?
Смотритель хмыкнул несколько презрительно, дескать: экий ты дубина, Платон Граневецкий, все тебе разжевать надо.
– Там, – указал вправо, – ваша девушка. Она спит. Можно сказать, что спит и видит сны. Она проживает тысячи жизней, одну за одной. Рождается, растет в любящей семье, взрослеет, влюбляется, выходит замуж, рожает своих детей, любит их, стареет, внуков воспитывает, умирает, окруженная домашними. И снова рождается. Одна реинкарнация за другой. Бесконечно. Она счастлива. А там, – рука качнулась влево, – ее партнер. Хороший паренек. Мир Любеч, его звали. Мирко. Второй ретранстлятор. Женщина не может быть одна. Нужен мужчина. Инь и ян. Чтобы сплести сеть любви и счастья, нужны двое.
Кольнуло. Даже не «ретранслятором», вот этим словечком – «звали». Глагол прошедшего времени. Для него, для Мира Любеча все в прошлом, даже имя. И для Сонки.
Я шагнул вперед.
***
– Настройки очень тонкие, не стоит подходить ближе, – он попытался удержать меня.
Но я сделал пару шагов. Сияние колыхнулось, стало прозрачнее. И я увидел внутри светового кокона девичью фигурку. Обнаженное тело свернулось в самой удобной человечьей позе – позе эмбриона. Колени подтянуты к подбородку, голова склонилась к плечу. Тонкую ключицу пересекала ниточка голубых бус. Сонка. Глаза ее были закрыты, губы слегка улыбались. Так улыбается ребенок сквозь сон, дарующий радость. Сияние, обнимающее девушку, колыхнулось еще раз и медленно налилось сиреневым.
– Она среагировала на вас, – смотритель встал за моим плечом, – уровень счастья поднялся выше ординара. Теперь вы войдете в ее сны на добрую сотню перерождений. Вы станете ее любимым, мужем, сыном. Свое счастье она будет транслировать на все человечество. Да вы и сами уже все знаете, не правда ли, хранитель?
Да. Я знал. Знание накрыло меня. Оно не рухнуло давящей глыбой, как это случилось с несчастным боярином Шеиным, распятым опричниками. Оно пролилось ливнем и наполнило меня живительной влагой. Так пустой кратер наполняется водой, и серый мертвый маар10 становится озером, бирюзовым от отраженного в нем неба.
Я пожал Вольфгангу руку и ушел. Открыл портал и шагнул на набережную Нового Света, залитую теплым солнцем бархатного сезона. В первой попавшейся цветочной лавочке я договорился, чтобы каждые три дня у пятьсот десятой ячейки городского колумбария выкладывали свежую ветку сирени. Потом, прихватив с собой букет фиолетовых соцветий, пошел на кладбище. Присев на край фонтана, что печально журчал во дворике колумбария, я смотрел на голограмму Сонки, прощался. Больше я сюда не вернусь.
Сонке и Миру, этим двум звездочкам, эмбрионам новой земной эпохи, светить века и века, пока люди не качнут свою лодку в сторону обычных человеческих ценностей, нынче подрастерянных и пренебрежительно отвергаемых. А мне ходить по земле, хранить ростки новой жизни – тонкие стебельки здравого смысла, любви, материнской заботы, родительской опеки, проросшие сквозь игры с гендерами, отрицание биологической составляющей человека, трансгенные эксперименты. И прочее, и прочее, что напридумывал наш «гений», безумный разум, не справляющийся с собственным могуществом.
Как я буду это делать? Ну это уже секрет профессии. Моей новой профессии хранителя.
Примечания
1
Изображение моделирования проходимой кротовой норы, соединяющей площадь перед физическими институтами Тюбингенского университета с песчаными дюнами вблизи Булонь-сюр-Мер на севере Франции. Изображение рассчитано с помощью четырёхмерной трассировки лучей в метрике червоточины Морриса —Торна, но гравитационное воздействие на длину волны света не было смоделировано. https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/4/45/Wurmloch.jpg
2
Исин – искусственный интеллект.
3
Антон Цайлингер – австрийский физик, известный своими пионерскими работами в области квантовой
