Мы были особо внимательны к мелочам. С того момента, как мы перестали брать комиссию, мы добросовестно предоставляли налоговые декларации. А также старались и в частной жизни придерживаться правил строгости и честности.
В особенности адвокат Но был полон энтузиазма, как студент, который впервые участвует в общественном движении. Он проявлял удивительную самоотверженность. Но Мухён считал, что он должен посвятить свою жизнь народу. Он старался изменить свой прежний образ жизни. Он отказался от дорогой пищи и алкоголя. Он бросил даже заниматься парусным спортом, который, к слову, очень любил. Он ненавидел, когда лицемерно кричат: «Народ! Народ!» Настолько он был искренним и преданным. Во всяком случае, он прилагал много усилий, чтобы сделать свою жизнь высоконравственной.
Именно из-за подобной принципиальности я до сих пор так и не начал заниматься гольфом. Дело в том, что в то время я был согласен с убеждениями защитников окружающей среды, которые активно выступали против сооружения гольф-площадок, и считал, что нельзя допустить, чтобы гольф стал популярным видом спорта. Затем, конечно, увлечение гольфом стало массовым и мои негативные взгляды на этот вид спорта изменились. Но и тогда я принципиально не стал посвящать время гольфу.
То же самое относилось и к выпивке. Мне было комфортней пить сочжу или макколли, нежели вино или другие западные напитки. Обычно я выпивал только в ресторане, не продолжая вечер в баре. И я даже ни разу не выпил коктейля «пхоктханчжу»[9]. Мои принципы были непоколебимы, так как я полагал, что слова и поведение людей, которые говорят о народе, не должны противоречить друг другу.
С отказом от «пхоктханчжу» связана еще одна интересная история. Примерно в конце того года, когда было учреждено Народное собрание граждан Пусана, представителям Собрания и людям из пусанского отдела Агентства национальной безопасности* пришлось выпивать за одним столом. Сотрудники Агентства пригласили нас в заранее выбранное место. С нашей стороны пришли я, священник Сон Киин и пастор Чхве Сонмук, а с их стороны – начальник пусанского отдела, ответственный по делам оппозиции, ответственный по религиозным делам и ответственный по судебным делам.
И хотя мы улыбались друг другу и дружелюбно беседовали, обстановка была гнетущая. Начальник отдела, который был студентом 14-го выпуска Корейской военной академии, предложил нам всем выпить по «пхоктханчжу» и поиграть в алкогольную игру. В то время этот коктейль не был широко известен, поэтому многие из нас попробовали его впервые. Начальник отдела рассказал нам, в чем суть игры, показал, как нужно делать коктейль, и затем распределил бокалы между всеми. Все выпили по несколько стаканов и вышли из игры, в итоге остались только я и начальник отдела. Я был уже сильно пьян, но не хотел проигрывать, поэтому держался из последних сил.
И так мы выпили примерно по десять стаканов, после чего начальник отдела вышел в уборную, а я вслед за ним. И там я увидел невыносимо комичную картину. Начальник отдела вовсе не мочился, он стоял перед зеркалом и так сильно бил себя по щекам, что звуки шлепков были отчетливо слышны. Скорее всего, он пытался привести себя в чувство, чтобы не проиграть. На этом наша попойка закончилась. Однако я в высшей степени прочувствовал армейскую алкогольную культуру, которая требует от всех без исключения чрезмерно много пить.
Вторым поводом для волнений было то, что в политических делах мы старались не только вести защиту, но и реализовывать положения Уголовного-процессуального кодекса, начиная от процесса дознания и вплоть до судебного разбирательства. Мы были уверены, что именно с точки зрения правовых норм в политических делах необходимо безукоризненно соблюдать постулаты Уголовно-процессуального кодекса. Особенно тщательно мы следовали этому правилу на судах по политическим делам с участием студентов. Во время таких заседаний судьи старой закалки могли даже заявить, что они не понимают, о чем речь, если мы вдруг указывали на то, что правовой порядок не был соблюден.
В тот период, когда я начал адвокатскую деятельность, примеров нарушения порядка, установленного уголовно-процессуальным кодексом, было не счесть. Основным было заслушивание обвиняемым судебного процесса стоя. Обычным делом было заседание суда, на котором обвиняемый был связан, а на его руках были застегнуты наручники. В такой ситуации мы требовали от судей соблюдения процессуальных норм, указывая им то на одну, то на другую статью кодекса: «снимите, пожалуйста, наручники», «развяжите веревки», «предоставьте, пожалуйста, стул и позвольте обвиняемому сесть».
Постепенно традиции несоблюдения правовых норм в уголовных судах стали исчезать. Мы старались сделать так, чтобы обвиняемых больше не связывали и не заковывали в наручники. Вместо этого надзиратели стали провожать наших подзащитных под руки и садились рядом с ними в зале суда, хотя подобные меры были, по сути, таким же ограничением свободы перемещения, только вместо наручников физическую свободу ограничивали люди. Мы протестовали, и тогда меры отменялись. Однажды нам показалось, что обвиняемый, на котором не было наручников и веревок, двигается очень неестественно. Мы спросили, все ли в порядке, потому что это выглядело странно. Оказалось, что его связали, а потом поверх веревок надели тюремную робу и таким образом пытались замаскировать физические ограничения. В тот раз даже председатель суда, увидев происходящее, сделал выговор охранникам. Кроме того, во время судебных разбирательств по политическим делам для ограничения количества зрителей места для присутствующих занимали полицейские в штатском, тем самым препятствуя входу простых посетителей. Поэтому мы требовали у главного судьи, чтобы стражи порядка, которые занимали зрительские места, покинули зал суда. Бывало и такое, что судьи, к которым мы обращались с подобным заявлением, сами удивлялись тому, что после проверки документов большинство присутствующих в зале суда оказывались полицейскими в гражданской одежде.
Иногда мы вступали в спор с председателем суда в тех случаях, когда обвиняемому отказывали в праве давать показания*. Сделать это просто посредством указания на положения статей из Уголовно-процессуального кодекса не получалось. Но мы углублялись в «Вопросы интерпретации»* и «Вопросы обобщения судебной практики»* и доказывали, что каждый обвиняемый имеет право на дачу показаний.
Мы не оставляли без внимания и невежливое обращение прокурора во время допроса обвиняемого. Мы требовали, чтобы судья обращал внимание на такие нарушения. Особенно остро адвокат Но Мухён реагировал, если прокурор неправомерно угрожал обвиняемому или обращался к нему на «ты». Адвокат Но громко ругался, выкрикивая: «Почему ты ему тыкаешь?» И хотя такое поведение было слишком агрессивным протестом в отношении ошибки прокурора, оно помогало обвиняемым не впадать в отчаяние.
То же самое касалось и процесса дознания. Для того чтобы не допустить дознания под давлением, мы определили необходимость встречи с обвиняемым в момент задержания. Однако полиция постоянно отказывала нам во встречах с обвиняемыми, мотивируя это первоочередностью допроса.
