запомнила, как они ходят и держат спину, все эти монархи. Ну вот это и скопирую, по памяти!
– А как вы меня нашли? Мне Юра сказал, что вы меня сюда пригласили, всем вашим орденом. Это как?
Ларий… Мне теперь хочется называть его Георгий Анатольевич… в общем, он… этот великий старец улыбается. Не как добрый дедушка мороз или там обычный дедуля, который пришёл за внучкой в детский сад. Как-то очень мудро, как монах-настоятель или король со старинной картины. Я в Пушкинском музее видела такого у фламандцев. Ну вот, Ларий улыбается как старинный голландский дворянин: медленно и будто сквозь века.
– Спасибо, что спросила. Это интересный вопрос, про поиск, только он очень непростой. Особенно для того, кто пришёл в этот мир оттуда… Ты готова к сложностям?
– Конечно.
У меня ведь уже не было выбора. Думаю, мы оба это знали.
– Тогда пошли.
Ларий медленно шагает сквозь арку.
Я могу его обогнать. Но не хочу торопиться. Вдруг там, за аркой, переход в иные миры. Или какая-нибудь ловушка: сидит в засаде куча разных ненормальных типа Тьмы и того дядьки в клетчатом. Кстати, Тьму ведь уже домой отпустили, мне Тай сказала! И мне надо вечером к Тай. Сбегаю обязательно. Ну, если всё сейчас будет хорошо.
Мы выходим во двор. Тут аккуратно, нарядно, как на набережной. Белые каменные скамеечки-полукружья, клумба, флюгеры. Окна в пёстрых занавесках, балконы с креслами и столиками. Несколько входных дверей – не только на первом этаже, но и на втором, третьем. Там такая галерея, тоже с цветочными горшками, креслами, фонариками. С такой же белой гипсовой жабой, как у нас раньше была… Вот как раз к двери с жабой мы и поднимаемся. Она на самом верху, на четвёртом этаже. Кроме этой двери других вдоль галереи нет. И никаких цветочков и кресел тоже.
Просто дверь, без таблички и без замка. С маленьким зеленоватым колокольчиком, который дребезжал на ветру. Что за ней?
«Ну всё, довольна?»
«Нет… верни…»
Голоса в голове звучат неразборчиво, будто под шум ветра! Дежа-вю, опять! Скоро будет переход в обратную сторону!
А пока мы входим в секретную дверь.
Глава V
Я не знаю, что будет за дверью. Что-нибудь торжественное. Тайна. Скрипы, звон цепей, музыка, в общем, шикарные декорации с фейерверком и прочий полный фарш. Всё-таки портал между мирами. И люди, которые этим управляют, выбирают, кого сюда призвать… ну, как они говорят, «пригласить». Сейчас я увижу того, кто выбрал мои эмоции. Не меня саму, а мой страх. Такое слепое прослушивание.
Я решила, что это будет кто-то старый. Ну, типа Лария.
А тут вообще никого нет.
Пустая квартира. Высокие потолки, широкие чистые окна. И ничего. Ни мебели, ни людей. Одно эхо в стенах. Эхо? Нет. Иначе.
– Ну что, Дым, проходи…
– А я уже…
Я иду по комнатам, заглядываю, открываю двери, ботинками стучу… А звуки другие. Не эхо, не отражение моего голоса. Звуки от стены.
То есть, сама стена – как экран. Белая, прямоугольная. И тёплая. Такое живое тепло. Не как у батареи, а как у собаки или человека. Как будто я не штукатурку глажу, а натянутую кожу, под которой бьётся сердце, напрягаются вены и артерии. Стена подрагивает, бормочет.
– Экран живой?
Экран слышит. Стена становится ярче, будто внутри неё врубили подсветку. Я уточняю.
– То есть, он живой и светится?
Ларий улыбается. Словил цитату. Какое счастье – человек с тем же бэкграундом. А то я так устала шутить в пустоту.
– Да, он живой. Это дубли у нас неживые.
Ларий замолкает, смотрит на меня, словно ждёт чего-то. Может, это тоже цитата, но я её не знаю. Он продолжил:
– Экран всё делает сам. Сам выбирает, кто ему нужен, сам сюда доставляет, сам решает, какие эмоции показывать и когда.
Ух ты!
И я снова глажу стену… ну, почти как Мелочь гладила.
– Хороший какой. Умный, хороший…
Стена начинает мерцать оранжевым, потом лиловым. Разговаривает цветом?
Не только им. От экрана идут звуки, неразборчивые, как разговоры в вагоне метро. Свист и стук, будто правда от вагона. Я даже жмурюсь. Представляю, что я реально в метро, домой еду. После очень долгого путешествия. Не расслабляться! Нельзя!
Я отшатываюсь. Начинаю вслушиваться в голоса.
Мужские, женские, детские, стариковские… на разных языках. Тихо и громко. С разными интонациями. Как будто со мной говорит целый мир. Мой или здешний?
– Знакомьтесь, – предлагает нам всем Ларий.
Я сажусь на пол. Прижимаюсь щекой к гигантскому белому боку. Мне кажется, что он изгибается, реально становится боком огромного зверя. Я глажу его и говорю:
– Экран, привет! Это я к тебе пришла. Ты меня сюда забрал, и я теперь здесь…
Ларий меня не останавливает. Значит, я всё делаю правильно. Ну, импровизация как есть. И я вдруг догадываюсь, о чём можно спросить!
– Меня зовут Вика. Мне пятнадцать. Наверное. Я не знаю, что там у меня происходит. Как дома дела. Как мама, как вообще. Как там я сама! Я скучаю по ним! Можешь мне показать?
Стена вздрагивает. Мне кажется, она сейчас рассыплется, обрушится на меня. Стук и свист становятся сильнее. Потом что-то шипит, как двери вагона. Потом… мама говорит так чётко, будто сидит сейчас рядом со мной:
– Я тебе масло купила, в холодильник убери.
– Хорошо, сейчас, – это папа.
– Не сейчас, а убери!
– Сама не можешь?
– Мне с собакой надо! Я не хочу переобуваться. Вот трудно, что ли? – мама, ещё громче.
Шорох, грохот – папа доходит до кухни, шарахает дверцей холодильника. Господи, я ведь нашу квартиру наизусть помню, по звукам тоже. Будто она вот тут, рядом, за белой стеной.
– Ну всё. Довольна?
– Нет.
– Что ещё нужно? – папа с каждой фразой накаляется.
– Вику верни… – и мама… скулит? Я не понимаю этого звука. Он не мамин. Он знакомый, но не мамин.
Так тётя Ира Щедровицкая, мама особенного Димы, плакала у нас в прихожей. «Верни Ди-моч-ку». А сейчас мама просит вернуть меня.
Кричит оттуда, из-за стены.
А я кричу в ответ:
– Мама! Я здесь! Я сейчас…
Я вскакиваю! И со всей дури бью кулаками по этому тёплому белому выгнутому… боку? Экрану? Существу?
По этой дикой твари, которая меня забрала и не пускает. Какого чёрта? Ну?
– Мама!
– Вика!
– Мама, я здесь, ты меня слышишь? Мама, мамочка…
Мама зовёт меня снова. Уже не так громко. Как сквозь ткань или подушку. Сквозь папу!
Он
