квартиру. Предки сидели за празднично накрытым столом и папаша, перебирая клавиши аккордеона своими толстыми волосатыми пальцами, старательно выводил: «… и в том строю есть промежуток малый, быть может это место для меня»… Растроганная маман тихо роняла слезу в фужер с выдохшимся шампанским.
– А вот и наш сын! – воскликнула мамаша, увидев меня – проходи, Иннокентий, садись, у нас сегодня великий праздник!
Я сел за стол и, заметив в папашином фужере со спиртом генеральскую звезду, тихо сказал
– Поздравляю…
– Что-то ты не рад – тонко подметил папаша, снимая с плеч ремни любимого аккордеона – что натворил?
– Понимаете, я хотел сдать историю на «пять». Отвечал почти без подготовки – думал натиском взять, как ты, папа, всегда учил – начал я заранее подготовленную речь – а меня отвели к директору, и она сказала, что моё место в «дурке»… – я покаянно склонил голову вниз, исподлобья наблюдая за реакцией родителей.
На их лицах не дрогнул ни один мускул.
–Это ничего, сынок – широко улыбаясь сказал папаша – я вот тут начальнику училища письмо сочинил. Сопроводительное. Хочешь зачитаю?
– Сын, это чудесное письмо, просто чудесное! – всплеснула руками маман.
– Хочу – соврал я, не имея ни малейшего желание слушать папашину декламацию.
– Тогда слушай! – папаша достал из папки, лежащей на журнальном столике, выстраданное им письмо и начал читать
«Начальнику училища Его Сиятельству генералу майору от инфантерии Свешнину Арнольду Ивановичу от начальника политического отдела н-ской дивизии Боброва Георгия Константиновича.
Милостивый государь, Арнольд Иванович!
Препровождаю письмо сие с чадом моим единокровным Иннокентием Бобровым и прошу Ваше Сиятельство споспешествовать поступлению оного отрока на службу государеву чрез училище Ваше достойное. Ибо не мыслит он жития своего без службы во благо нашей с вами Отчизны!
Сам я прошёл зело тернистый путь от рядового до звёзд генеральских по большому и малому кругу округов наших военных. За время службы взыскания ни одного не имея, токмо чинами да орденами разными награждён был, ибо усердие и благочинность в делах проявляя, солдата простого любил и на путь праведный речами пламенными наставлял! Также имею грамоты я наградные по стрелковому делу, по бегу на лыжах и за пение в военном хоре, потому как дела все эти люблю и любить буду! Здоровье у меня отменное, чего и Вашему Сиятельству желаю, ибо спиртное по праздникам великим только вкушаю, но и выпимши хорошо дело разумею. Буду и дальше стараться и службу государеву бдеть! А сын мой, Ваше Сиятельство, даровит очень и склонность к наукам имеет, особливо к труду и гимнастике, что в Вашем училище и требуется. По сему с душою спокойною к Вам его отсылаю, дабы Вы из него человека сделали! За сим имею честь откланяться. Ваш покорный слуга генерал Бобров». Ну как? Нравится?
– Ага – выдавил я из себя, застыв в позе вынюхивающего погоду бурундука и думая о том, что восприятие мною этого мира существенно изменилось после удара по башке пряжкой солдатского ремня, ведь папаша читал совершенно другой текст! Несколько секунд я хватал ртом воздух, пытаясь понять, что со мной происходит, а потом сказал – Меня же из школы выпустят со справкой… Я же теперь ненормальный…
– Уладим – папаша махнул фужер спирта и, смачно рыгнув, добавил – всяк выпьет, да не всяк крякнет!
– Иннокентий, тебе не надо так волноваться, папа уже побеседовал с директором школы, и у тебя будет настоящий школьный диплом. Тебе просто надо ходить на оставшиеся экзамены. Все учителя в курсе, что с такой травмой головы ты нуждаешься в снисхождении – маман ласково посмотрела мне в глаза и положила ладонь на мою руку.
– Но ведь я не пройду ВВК!!! – истерически заверещал я.
– Ты её уже прошёл – ухмыльнулся папаша – забыл?
– Да. У меня амнезия. Частичная.
Оба родителя скептически покачали головами и посмотрели на меня с явным недоверием. В их взглядах читалось: «Иннокентий, признайся, ты что-то скрываешь»?! и «Я тебе, берибздей, сейчас такую амнезию покажу»!
Конечно, ничего я не забыл. «ВВК – это вилы»! – так говорили все, кто проходил эту сраную комиссию. Мы приехали в военкомат из нашего гарнизонного захолустья, и у каждого с собой был анализ мочи, налитый в подписанную баночку из-под сметаны и кусочек кала, положенный в спичечный коробок. Военрук построил нас у автобусной остановки, и тут обнаружилось, что Лунатик потерял свой кал, а заодно и мочу, которые были заботливо упакованы его маменькой в стиранный полиэтиленовый пакетик.
– М-мудак! – коротко бросил военрук – нагадишь всё как положено, когда прибудем в военкомат!
– А если я не хочу? – робко пискнул Лунатик.
– Товарищи помогут! – рявкнул военрук и повёл нас «на вилы».
По дороге Лунатику вспомнили анекдот, где призывник, желая закосить от армии, собрал мочу всех домашних и отдал её на анализ. «У вашей кошки глисты, у отца – простатит, у матери – ожирение, у сестры – триппер, а вам, молодой человек придётся идти в армию»! – сказал ему военный доктор. Лунатик всю дорогу огрызался на стаю товарищей, и был в корне неправ. По мне так нормальный анекдот о магической силе советской медицины.
Военный комендант оглядел наш неровный строй критическим взором и скупо резюмировал
– Как бык поссал!
– А как он ссыт, товарищ майор? – наивно спросил Юра Плюенков, жуя прихваченный из дома пирожок.
– Сейчас я вам покажу – изменился в лице военком – равняйсь! Смирно! Головные уборы снять!
После беглого осмотра «шведских мальчиков», «сэссунов» и обыкновенных «полечек» военком с нескрываемым злорадством в голосе произнёс
– Всех – под «ноль»! После этого прибудете сюда для прохождения военно-врачебной комиссии.
Ответом на его слова послужило агрессивное молчание.
Пока нас гнали в парикмахерскую, как овец на стрижку, Плюенков получил от добрых друзей несколько хороших пинков по жопе и тяжёлых ударов по печени.
По возвращению обратно в военкомат нас заставили раздеться догола и пустили по кругу. Стыдливо прикрывая срам тощей медкнижкой, я предстал перед женщиной-окулистом
– Ты, мальчик, медкнижку-то давай, и побыстрее! У меня вас тут сотня!
Я отдал медкнижку и стал беззащитен как мышь.
– Садись, Бобров. Таблицу Сивцева выучил поди?
– Какого Сивцева?
– Ладно, на вот, приложи к левому глазу – она дала мне чёрную пластиковую лопатку – читай нижний ряд первую букву!
– Не вижу.
– Читай предпоследний ряд вторую букву!
– Не вижу. Я, вообще, только два верхних вижу «Шэ – бэ – эм-эн-ка» – сказал я и убрал лопатку от глаза.
– Как же это? – возмутилась врачиха и её брови съехали на затылок – у тебя тут
