находиться.
Пассивный образ жизни дает о себе знать в такие моменты. Мои жилы натянуты подобно стальному тросу, мышцы наполняются солью, а сердце карданом стучит с внутренней стороны грудной клетки. Я вымок до нитки. Кровь требует нереальный объем кислорода, она бежит по моим венам, напором вымывая мышечную соль. Повышается температура тела. Потовые железы брызжут охлаждающей жидкостью. Все сковывает свинцом, но я продолжаю бежать. Мой страх, резко переходящий в панику, вызывает неудержимый смех, из-за чего дыхание сбивается еще больше.
Я – предатель собственных надежд.
Я – исполнитель чужой воли.
Я – непослушный приемный сын самонадеянности.
Первая цель – спуск на второй этаж.
У моего гида все под контролем. Он уже проделывал наш предстоящий путь более года назад. Чтоб пройти тихо, нужно стать тишиной, передвигаться, как тишина, думать, как тишина. Если задержишь дыхание, долго не продержишься, последствие – глубокая одышка – ты проиграл! Дыхание ровное, медленное, спокойное. Руки скрещены на груди, обувь снята, носки оставлены. Пол моют ночью, хлюпанье и прилипание голых стоп ног в таком случае неизбежно. Не оглядывайся в надежде кого-то увидеть.
Дверь на лестничную площадку преодолена.
Если открывать ее медленно, она обязательно заскрипит, эхо бетонных стен разнесет раздражающий вопль несмазанных шарниров по всем этажам – ты проиграл! Открываешь резким толчком, приподняв ее за ручку вверх. На втором этаже, куда мы направляемся, есть отверстие в стене для сбрасывания грязного белья, примерно метр на метр. Прыгнул вниз, назад пути уже не будет. Залазишь ногами вперед, иначе сломаешь шею, внизу квадратной трубы стоит бадья с бельем, неизвестно, пустая она или полная. Высота в два этажа, во время спуска придерживаешься об стены, для скольжения пригодились неснятые носки. Кто спускается последним, должен дождаться, пока первый вылезет из бадьи. Нам повезло, она наполовину полная.
Спуск со второго этажа преодолен.
Здесь внизу подвальное помещение с большими воротами для въезда машин, забирающих белье на стирку. Обычных дверей на выход нет. Если ждешь, пока отроют ворота, – ты проиграл! Нужно аккуратно переставить ящики с порошками, моющими средствами и отбеливателями, тем самым освободив канализационный люк.
Основной этап выхода из клиники преодолен.
Спустившись в канализационный коридор, он открыл какой-то ящик и достал оттуда два фонарика и две пары ботинок, подходивших нам по размеру.
Я бежал, и моя обувь наполнялась водой, пробиваясь сквозь дыры, образованные при пересечении сил времени и силы качества. Мерцающий по сторонам свет фонариков, хлюпанье водосточных вод, глубокое дыханье, жуткая вонь плесени, сырых бетонных стен и мокрых крыс.
Прямо… Налево… Налево… Прямо…
Я еле успевал за ним, разбивая сопротивление грязной воды достающей до моих колен. Оставь меня одного, и я часами буду блуждать по лабиринтам системы, обеспечивающей чистоту человеческого тела, одежды и утоления жажды. В нашей клинике содержат опасных для общества сумасшедших. Кто-то сбежал, об этом во всеуслышание кричит сирена. Легче поймать беглецов по горячим следам, а потом разбираться, маньяки мы или нет. Кто-то или что-то выдало нас, над головой слышен рев двигателей, крики охранников и лай собак. Здесь нам пригодился дождь. Во время осадков результативность собаки снижается, она хуже выполняет команды, дольше ищет след и работает менее активно.
Направо… Прямо… Налево… Налево…
Брызги воды достают до потолка, крысы в страхе топают по протекающим трубам, спертый воздух стимулирует быстрей добраться до выхода. Я вдруг вспомнил, как сидел на подоконнике и рисовал на запотевшем окне. Я вспомнил, как смотрел на людей, гуляющих в парке, на их вдохи воздуха свободы. Я вспомнил, как мечтал быть на их месте. Усталый, мокрый, пропитанный вонью канализации, бегущий от своих мечтаний в руки неизвестности – мой путь к свободе.
Мы бежали, и я заметил, что мое движение стало медленным, эфирным, как будто воздух был настолько сжат, что не хотел пропускать нас дальше. Метров пять пути мы словно бежали на месте, потом нас выкинуло резким толчком и движения стали еще быстрей.
Налево… Прямо… Направо… Налево… Вот он!
Канализационный люк весит около 50 килограмм. Нам приходится вдвоем стоять на лестнице и сдвигать этот тяжеленный блин.
– Что это было? Почему так тяжело было бежать? – спрашиваю я.
– Граница, где заканчивается территория подсознания, давай толкай! Аккуратней пальцы!
От напряжения неосознанно открывается рот, в него попадают капли дождя, вместе с порцией свежего воздуха. После открытия выкидываем фонарики, резко выскакиваем и бежим, не останавливаясь.
Мои жилы натянуты, подобно стальному тросу, мышцы скованы свинцом, но я бегу. Мой страх, резко переходящий в панику, вызывает неудержимый смех, из-за чего дыхание сбивается еще больше.
Я – предатель собственных надежд.
Там в палате он сказал мне, что нет ничего лучше, чем уйти самому, а не ждать, пока тебе скажут уйти.
Я – исполнитель чужой воли.
Год назад он уже убегал с клиники, пролежав там несколько лет. После череды неудачных попыток, он все же нашел самый безопасный путь, по которому мы и следовали сейчас. Год назад он сбежал за неделю до своей выписки.
Я – непослушный приемный сын самонадеянности.
Будучи под ливнем, мне хотелось принять душ. Дождь был крещением для меня. Я привык к стенам, открытая территория пугала своей безграничностью.
Я – плюшевая игрушка, выброшенная с теплого дома на улицу, лежу в грязной луже, пахну мокрым синтепоном.
Мы отдалялись все дальше и дальше от высоких стен "Подсознания". Машин не было, прохожих тоже, город объяла глубокая ночь. Фонари тихонько гасли, звезды становились ярче, дождь понемногу успокаивался. Моего нового приятеля зовут Сомерсет, мы только сейчас с ним познакомились, как оказалось, не такой уж он и безумец, каким я его себе воображал. Он привел меня в маленький домик на окраине города.
– Это твой дом? – спросил я.
Сомерсет засмеялся.
– Нет, это перевалочный пункт, заходи!
Весь дом пропах гниющей древесиной и воском. Окна были разбиты и заклеены целлофаном, на полу валялись осколки стекла. Дверь, разбухшая от влаги, не закрывалась наглухо, потребовалось немало усилий, чтоб прикрыть ее хоть чуть-чуть. Крыша протекала, как будто ее обстреляли сотни дробовиков в надежде создать дуршлаг. Полы скрипели, независимо от того, ходили по ним медленно или быстро, на каждом квадратном метре были лужи, спасибо дырявому потолку. Электричество отсутствовало, зато свечей – хоть завались. Осыпавшийся камин, маленький круглый стол, на котором стоял подсвечник и две сломанные табуретки.
– Холодновато тут, разведи огонь в камине, – говорит Сомерсет, поджигая свечу сырыми спичками.
Поленья трещат в камине, огоньки свечей танцуют от шального сквозняка, капли с дырявого потолка разбиваются об лужи на полу.
