посчитали нужным посвятить…
О визитах в Дом творчества, к Насте в театральное училище капитан милиции знал. Он внимательно прочел рапорты, докладные записки, протоколы свидетельских показаний в том числе все, что касалось семьи Стекловицких. Поэтому в поручении Гончарова найти время и встретиться с Юрием Стекловицким, осторожно поговорить с парнем о близких друзьях и дальних знакомых, о вечеринках на квартире, умеючи подобраться и получить характеристики на Виктора Орлова и Жоржа Риполла, во всем этом Володя Загоруйко ничего особенного не усмотрел. Нужно так нужно. Мало ли он проводит подобных встреч. Смущало предупреждение полковника:
— Ты это сделаешь, Володя, персонально для меня. Встречу с молодым Стекловицким организуй в свободные часы, не за счет срочных оперативных дел. Пока рассматривай мою просьбу как личное одолжение стареющему полковнику милиции. Уяснил?
Уяснить-то Загоруйко уяснил, но в личное одолжение не поверил.
Предварительные характеристики на Юрия Стекловицкого оказались на редкость однообразными, все как одна — положительные. Скромный, непьющий, работяга. В университете все годы ходит в отличниках. Пользуется авторитетом. Увлекается театром, кино. Загоруйко даже стало не по себе. Ему предстояло встретиться с ангелом во плоти, а он для подобных встреч имел мало опыта.
Ангел оказался невысоким, худощавым пареньком в очках. Встретились в районном отделении милиции, в комнате паспортистов, куда Стекловицкого вызвали повесткой. Загоруйко назвал себя и принес обычное в этих случаях извинение за то, что побеспокоил, оторвал от учебы и т. д. и т. п.
Юрий внимательно выслушал, потом степенно ответил:
— Пожалуй, извиняться вам следует только за одно: зачем меня под вымышленным предлогом вызвали в паспортный стол? Ведь проще позвонить или прийти ко мне на квартиру, побеседовать в куда более удобной обстановке. Не понимаю, нонсенс какой-то!
Загоруйко объяснил, что совершенно незачем, чтобы кто-то из квартиры или из дома знал об их встрече.
— Неубедительно, — отрезал Стекловицкий. — У меня бывают друзья. Но я никогда не рапортую о них домуправу или пенсионерам, режущимся в домино у нас во дворе.
«Гусь», — беззлобно констатировал Загоруйко.
— Вот вы говорите, что у вас бывают друзья, — зацепился он. — Пожалуй, с этого и начнем.
— По принципу: скажи мне, кто твой друг, — и я скажу, кто ты, — усмехнулся Юрий.
Теперь атаковывал Загоруйко.
— Надо быть последовательным, Юрий. Если бы я захотел узнать что-то о вас, я бы сейчас вел куда более легкий разговор с одним из ваших друзей, но не с вами…
— Один — ноль!
— Давайте бросим игру в остроумие, — предложил Загоруйко. — Лучше подумайте и скажите, кто из ваших частых и редких гостей не внушает особого доверия.
— А если наоборот, вы мне назовете тех, кто вас интересует и спросите мое мнение? Обещаю быть искренним. Забуду о нашем разговоре сразу же после того, как перешагну порог этой комнаты в обратном направлении.
— Ну и вредный же вы! Ладно! Значит так, номер первый: Жорж Риполл.
— Я так и думал. Учится плохо, говорит по-русски хорошо. Отец белоэмигрант. Но ведь дети не отвечают за отцов. Не правда ли?
— Правильно!
— Риполл прост в обращении. Имеет машину. Если кто попросит, безотказен. Иногда любит потрепаться о свободе там и свободе здесь. Но это так, от мальчишества. А вообще от разговоров о политике уходит, зато здорово танцует. Король! У меня бывает не так уж часто, но раз в неделю заглядывает. Любит компании, щедр. Меня вроде «Скорой помощи» при нем определили. Всё! Характеристика исчерпана. Выдумывать не буду.
— Выдумывать незачем. Но, прямо скажу, характеристика куцая. Мы и то больше знаем.
— Тогда зачем меня спрашивать?
— Ты не считаешь, — Загоруйко перешел на «ты», — что разговоры о «там и здесь» не пахнут мальчишеством?
— Не считаю. Никогда не страдал манией подозрительности.
— Элементарная бдительность.
— У нас часто путают одно с другим. Ну, если не мальчишество, то типичная трепотня. Я этому даже значения не придаю. И вообще, подумаешь, съездил на машине иностранца, выпил его вино…
— Вопрос не в том, что пьешь и на чем ездишь, а с кем пьешь и с кем ездишь.
— Это звучит цитатой, а нам они надоели…
— Кому это — нам?
— Молодежи.
— Я тоже не старик, правда, не такой шибко грамотный, как ты, но я-то лучше тебя понимаю, что спаивание, провокационные разговорчики, восхваление тамошней свободы крепко попахивают не мальчишеством, а чем-то похуже.
— Никак не уразумею. Вы же уголовный розыск!
— Я советский гражданин, коммунист. Плохо, что ты по полочкам раскладываешь, кому и чем заниматься. Есть дела, которые всех касаются.
— Осторожность, подозрительность, боязнь критики. Вы послушали бы, как американские газеты своего президента раскладывают.
— Грош цена этой критике, — перебил Загоруйко. — В ней только видимость. Ну, сменят президента, ну, поставят другого, настоящие хозяева-то остаются те же. Если хочешь знать, вся их газетная трепотня — липа. Она отвлекает внимание от настоящих борцов за свободу. А у нас кое-кто наслушается, извини, разного дерьма по ихнему радио, зажмурит глаза, как сытый кот, государство-то его кормит, поит, бесплатно обучает, бесплатно лечит, времени для критиканства порядком остается, ну и начнет ворчать, охаивать все свое…
— Пуританство!
— Между прочим изрек, а ни к селу, ни к городу. Ладно, хватит! Будем считать политическую дискуссию законченной. Высокие стороны не пришли к согласию.
— Почему не пришли?
— Что ты знаешь о Викторе Орлове? Ведь этот тип тоже у тебя бывает.
Капитан милиции был несказанно удивлен, когда Юрий категорически заявил:
— Вы что-то путаете, чиф 1, Орлов? В списке моих знакомых эта птица не значится.
— Виктор Орлов, киномеханик…
— Постойте, если вы имеете в виду парня, которого дважды приводил Жорж, то зовут его Виталий, а не Виктор. Фамилия не Орлов, а не то Зеленский, не то Зеленин. Когда ребята знакомятся, фамилии обычно не спрашивают. Виталий — классный кинолюбитель, наснимал много копий с заграничных фильмов и показывает отснятое друзьям. Разве это криминал?
— И деньги берет со зрителей.
— Какие деньги?! — взорвался Юрий. — Да если бы он заикнулся насчет денег, я бы его с лестницы спустил, и ребята вдобавок наподдали. Тоже мне Большой театр!
Юрий не лгал. В этом Загоруйко был уверен. В голосе юноши звучало такое искреннее негодование, что капитану милиции ничего другого не оставалось, как пожать плечами и солгать.
— Ладно! Значит, информация, которую мы получили, была неточной.
— Не неточной, а неверной, — кипятился Стекловицкий.
— Пусть будет по-твоему, но ты хорошо помнишь, что этого кинолюбителя привозил и знакомил со всеми вами Жорж Риполл?
— Еще бы! Более того, они показались мне, ну, если не друзьями, то хорошими приятелями.
— О чем разговор
