оперативные документы. Савушкин увидел листок тетрадочной бумаги, исписанный его рукой.
— «Намечена постановка оперы «Князь Игорь», — читал Андрей Матвеевич, выделяя каждое слово.
— Переписывая набело, упустил одно слово — фрагменты, — оправдывался Савушкин, — это простая описка, стоит ли подымать шум.
— Описка? За дешевой славой гонитесь. Вы, Савушкин, своим бахвальством уже поставили в неудобное положение известную артистку. Задумайтесь, чему вы учите комсомольцев? Обману?
Ушел Савушкин злой. Андрей Матвеевич потребовал, чтобы он немедленно поехал в театр, извинился перед артисткой, которая вела в клубе кружок сольного пения. Шутка ли, самим поставить оперный спектакль! Об этом, разумеется, еще никто и не думал, а Савушкин уже распустил слухи и в редакцию написал.
5
В Березовой аллее Вадим обогнал Оленьку. Девушка окликнула его:
— Куда спешишь?
Вадим остановился: не скажешь этой приветливой девушке: «Нарочно обогнал, чтобы ребята не разыгрывали».
— Люблю ходить быстро, — виновато сказал Вадим.
— И на прогулке?
Но Вадим не ответил и бросился напрямик к пруду. Шинель мешала ему, он ее скинул на снег. «Что с ним? — подумала Оленька, — вроде ничего и не сказала обидного».
Но не Оленька была причиной такого странного поведения Вадима. Когда они, разговаривая, свернули с центральной аллеи к пруду, он увидел, что ребята поставили на лед какую-то болванку и швыряют в нее камнями. Это был снаряд, осколочный снаряд! Вадиму показалось, что он даже видит желтый ободок на снаряде. «Восьмидюймовый!» — пронеслось у него в голове.
Он бросился к пруду. Здесь были ребята из его группы — Сафар, Алексей, Евгений Шабров и еще несколько учеников из слесарной группы. Откуда-то выскочили Антон и Анатолий, в полах своих шинелей они тащили мелкие булыжники. Ребята выстроились на берегу полукругом, каждый держал в руке по камню. Сафар взмахнул рукой, камень ударился о снаряд, отскочил и покатился по льду.
— Ложись! — крикнул с ходу Вадим. — Все ко мне ползком!
Не привыкшие к военной команде ремесленники остались стоять на месте, с недоумением глядя на подбегающего к ним Вадима. Теперь прицеливался Алексей.
— Осколочный! Что вы делаете?
Алексей насмешливо поглядел на Вадима.
— Военный, а трус.
Он подкинул остроносый булыжник, поймал, замахнулся, но Вадим ударил его под руку, и камень пролетел стороной от снаряда.
Алексей толкнул Вадима в грудь, но тот устоял на ногах и здоровой рукой, в свою очередь, ударил парня.
— Постойте! — Антон бросил камни и встал между дерущимися. — Драться, так на равных. Привяжи, Митрохин, Алексею левую руку.
— Я трусом никогда не был, — решительно заявил Вадим, — а драться с ним не буду. Я вам и этому дураку жизнь спас. Снаряд осколочный, площадь рассеивания самое меньшее двести метров. Пусть он не разорвался, а теперь, раз его потревожили, может каждую секунду рвануть, и тогда беды не оберешься.
Алексей, насупившись, молчал. Это он нашел снаряд в заброшенном артиллерийском дзоте и притащил сюда на пруд. Ребята с интересом слушали Вадима, кое-кто уже опасливо поглядывал на лед. Прибежала Оленька. По дороге она подобрала шинель и заботливо накинула ее Вадиму на плечи.
— Кто не уйдет с пруда, — заявил Вадим, — тот хвастун, а в душе трус. Таких на войне расстреливают.
Ребята в нерешительности поглядывали на Алексея, чувствуя себя не вправе оставлять его одного, хотя теперь поняли, что затеяли очень опасную игру.
— Антон, уговори их, — просила Оленька, — тебя они послушаются.
Конечно, Антон не мог ей отказать. Он сердито пробурчал:
— Чего уставились, осколков ждете?
Ребята уходили с пруда не торопясь, потом все-таки побежали. Вадим нагнал Антона.
— Я позвоню начальнику МПВО района, а ты будешь за старшего. К пруду никого не подпускай.
— Ладно, иди.
Антон вложил два пальца в рот, свистнул и, неумело подражая военной команде, крикнул:
— Сафар, Митрохин — ко мне!
Спустя четверть часа к пруду подъехала легковая машина, из которой вышли мужчина в длинной кавалерийской шинели без погон и три девушки в ватниках. Мужчина отослал своих помощниц вглубь аллеи, чтобы закрыли подходы, а сам с мотком шнура и взрывчаткой сбежал на лед…
6
На тридцатый день занятий в мастерских ушел в самовольную отлучку Яков Пичугин. Трудно было поверить, что на такой поступок решился этот тихий и замкнутый подросток.
Думали, что Яков отправился за «трофеями», и только вечером узнали настоящую причину самовольной отлучки. Яков еще в школе увлекался электричеством и был убежден, что профессия электрика самая интересная на свете. Кто пробудил у него любовь к электричеству — неизвестно, школьный учитель или двоюродный брат, матрос, гостивший в деревне Морозовке после ранения. Жители Морозовки видели — не пойдет Яков по профессии отца, не станет лесником, не пойдет по пути деда — не станет землепашцем. Не лежит у паренька сердце ни к земле, ни к лесу. Рано проснулась у него тяга к ремеслу. Вернувшись из школы, Яков лепил из глины ролики, обжигал их в овраге, из льняных очесов свивал шнуры. Так он «электрифицировал» собачью будку, заброшенную лесную сторожку. А по вечерам, забравшись на русскую печку, мечтал о большой, настоящей работе.
Случилось так, что недалеко от Морозовки связисты прокладывали новую телеграфную линию. Угостив махоркой рабочих, Яков выпросил железные лапы, нацепил на плечо сумку с инструментом, забрался на гладко выструганный, густо пахнущий смолой столб. Сверху было хорошо видно, как вдаль уходит новая линия. Досадно было, что Сенька, председательский сын, уехал с матерью в лес и не увидит Якова за работой, потом доказывай, что он установил изоляторы на трех столбах! Для верности Яков на верху столба писал чернильным карандашом «Я. Пичугин» и ставил дату.
Односельчане, видя страсть Якова к ремеслу, отправили его учиться в Ленинград. В особняке на Инженерной улице долго не знали, что делать с неожиданно свалившимся на их голову подростком — назад не отошлешь, а до нового набора ждать почти год. Дали ему сопроводительную записку, посадили на трамвай и сказали, что нужно сойти на одиннадцатой остановке. В тот же день Яков послал в Морозовку письмо, красочно описал, как линии, сооруженные Яковом Даниловичем Пичугиным, понесут электричество в родную деревушку, и так раздобрился, что обещал Сеньке поставить в их избе люстру в семь стосвечовых лампочек и на школьном катке — прожектор. Двумя днями позже он узнал, что в сто двенадцатом училище готовят только слесарей, токарей и модельщиков. Куда податься? На Охте учат на монтеров, но там до
