недоверием отнеслись к нему? Вы, чей сан взывает к человеческому милосердию?
– Значит, вы действительно знаете его, и он достойный человек? Рад слышать, это большое облегчение для меня. Давайте найдем его и посмотрим, что можно сделать.
– Вот еще один пример того, как доверие может оказаться запоздалым. Я сам помог ему высадиться на берег во время последней стоянки, когда увидел его на сходнях. Только помог; у нас не было времени на разговор. Возможно, он не сказал вам, но у него где-то здесь есть родной брат.
– Мне действительно жаль, что я не смог еще раз встретиться с ним, – возможно, даже больше, чем вы можете подумать. Видите ли, вскоре после отплытия из Сент-Луиса он появился на полубаке, где собралась изрядная толпа. Там я увидел его и поверил ему, – причем настолько, что ради убеждения неверующих я откликнулся на его мольбы и отправился искать вас, так как вы находились в перечне имен, которые он назвал и снабдил более или менее внятным описанием. По его словам, эти люди могли поручиться за него. Но после усердных поисков, когда я так и не обнаружил вас и других перечисленных им людей, возникло определенное сомнение. Это сомнение также было подкреплено недоверием, в резкой форме высказанном другим человеком. Полагаю, это было естественно.
– Ха-ха-ха!
Этот смех был больше похож на стон, однако издавший его все же намеревался рассмеяться.
Оба собеседника обернулись, и молодой священник увидел человека с деревянной ногой, мрачно насупленного, словно судья по уголовным делам с горчичным пластырем на спине. В данном случае, горчичник был воспоминанием о недавних хлестких отповедях и пережитом унижении.
– Думаете, я смеялся над вами?
– Тогда над кем же вы смеялись, – или, вернее, пытались смеяться? – требовательно спросил молодой священник, раскрасневшийся от гнева. – Надо мной?
– Ни над вами и ни над кем за тысячу миль вокруг вас. Но наверное, вы этому не поверите.
– Если бы он страдал подозрительностью, то мог бы не поверить, – спокойно вмешался человек в сером костюме. – Один из скудоумных недостатков подозрительного человека состоит в том, что в улыбках или жестах каждого незнакомца он видит нечто оскорбительное для себя, как будто ему показывают голую задницу. В том же ключе, когда подозрительный человек идет по улице, то движение проходящих мимо людей он воспринимает как издевательскую пантомиму и насмешку над ним. Иными словами, подозрительный человек ставит себе подножки на каждом шагу.
– Тот, кто так поступает, в девяти случаях из десяти экономит кожу на подошвах ботинок у других людей, – сказал человек с деревянной ногой, попытавшийся неуклюже пошутить. Но потом он живо повернулся к молодому священнику и снова усмехнулся. – Сейчас вы все еще думаете, будто я смеялся над вами. Я докажу, что вы ошибаетесь, и расскажу, над чем я на самом деле смеялся, – эта история как раз пришла мне на ум.
После этого вступления, он в своем ершистом тоне и с язвительными подробностями, неприятными для повторения, рассказал историю, которая в более доброжелательном варианте могла бы выглядеть следующим образом:
Некий француз из Нью-Орлеана, пожилой человек с более скудным кошельком, нежели со слабыми конечностями, однажды утром посетил театр и был так очарован героиней в образе верной жены, что был готов на все ради того, чтобы жениться на этой девушке. В итоге он женился на прекрасной девице из Теннесси, которая сначала привлекла его внимание широтой своих взглядов, а впоследствии была рекомендована ему через ее родственников из-за ее не менее обширного образования и прогрессивных нравов. Однако щедрые похвалы во многом оказались необоснованными, и вскоре разнеслись слухи, что эта дама слишком уж либеральна. Многочисленные свидетельства, которые бывшие убежденные холостяки сочли бы более чем убедительны, в должные сроки поступали к пожилому французу через его друзей, но его доверие было таким прочным, что он ни на что не обращал внимания до тех пор, пока вернувшись домой однажды ночью после долгой поездки не увидел незнакомца, выпрыгнувшего из его постели. «Ах ты, попрошайка! – вскричал он. – Теперь я кое-что заподозрил!»
Поведав свою историю, человек с деревянной ногой запрокинул голову и издал хриплые, пронзительные звуки, нестерпимые на слух, как струя перегретого пара из паровозного гудка. Удовлетворившись этим, он враскачку зашагал прочь.
– Кто этот зубоскал, – участливо произнес человек в сером, – кто этот насмешник, который даже с правдивыми словами говорит так, что делает правду не менее оскорбительной, чем ложь?[35] Кто он такой?
– Я упоминал о нем как о человеке, кичившемся своим недоверием к негру, – ответил молодой священник, когда пришел в себя. – Короче говоря, это тот самый человек, которому я приписываю причину собственного недоверия. Он утверждал, что Гинея, – это какой-то белый мошенник, выкрашенный под негра. Да, это его собственные слова.
– Невероятно! Он не мог так заблуждаться. Пожалуйста, вы не могли бы вернуть его, чтобы я спросил, правда ли он так думает?
Священник послушался, и, после нескольких кислых возражений, все-таки заставил одноногого мужчину хотя бы ненадолго вернуться. Тогда человек в сером костюме обратился к нему со следующими словами:
– Сэр, этот достопочтенный джентльмен рассказал мне, что вы сочли некоего калеку, бедного негра, хитроумным мошенником. Разумеется, мне известно, что в мире есть люди, которые, за неимением лучших доказательств своего глубокомыслия, находят странное удовольствие в демонстрации злостной подозрительности к ближним, исходя из своих представлений о человеческой природе. Надеюсь, что вы не принадлежите к их числу. Короче говоря, я прошу вас сказать, были ли ваши обвинения в адрес негра высказаны в шутку, а не всерьез. Не будете ли вы так добры объяснить?
– Нет, я не буду так добр. Я буду зол.
– Как пожелаете.
– Так вот: он именно тот, кем я его назвал.
– Белый человек, замаскировавшийся под негра?
– Совершенно верно.
Человек в сером посмотрел на молодого священника и тихо шепнул:
– Думаю, вы представляете этого вашего знакомого очень недоверчивым человеком, но мне кажется, он наделен необыкновенной доверчивостью, – он повернулся к человеку на деревяшке. – Скажите, сэр, вы в самом деле думаете, что белый человек может так ловко изображать негра? Я бы назвал это блестящим актерским талантом.
– Все люди кем-то прикидываются; это ненамного сложнее.
– Вот как? Весь мир притворяется? И я, например, тоже актерствую? Можно ли назвать актером нашего преподобного друга?
– Да. Разве вы оба не выполняете действия? Действие – это акт, поэтому все деятели являются актерами.[36]
– Вы играете словами. Я снова спрашиваю: каким образом белый человек может быть так похож на негра?
– Полагаю, вы никогда не видели темнокожих священников?
– Видел, но
