Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
этого и даже втихомолку плакал», — написал Паустовский.
Прежде у меня поводов для слёз не было ни одного. Для радости в этот день — всегда несколько.
Перед каждым первым воскресеньем после первого весеннего полнолуния меня ждал долгий вечер яичной живописи. Сразу несколько выпуклых белых холстов, ещё тёплых, пахучих, ждали касаний моих фломастеров. Понарисуешь от души: крестов, больших и статных «ХВ», цветочков и загигулин; яйца полежат до утра, впитают чернила, а утром ты их очистишь и увидишь настоящее чудо — все рисунки проползли под скорлупу.
«Христос воскрес!», «Воистину воскрес!» — оглашается возгласами недолгая битва.
Солишь белую мякоть и кусаешь, вместе с крестами, с буквами, всё в себя. И после этой обязательной программы переходишь ко второму поводу счастья — сладкому.
Прежде было так. А теперь у этого дня есть отброшенная тень.
— Девять дней выпадают на «родительский» вторник? Значит, хорошим человеком был твой дед, — заметила коллега.
Не знаю, что это значит. Где критерии хорошести, по чему сверять?
Странно осознавать, что почти ничего не знаешь о родном по крови человеке.
Хороший? Не знаю. Строгий? Не помню. Кем работал, как жил, что думал — не представляю. Не общались почти семь лет.
Но повода для слёз не появилось и сейчас.
Мой отец, потерявший отца в ночь на 30 апреля, не плакал. Не клеилось, не складывалось, переживалось, терпелось. Ничего хорошего не вспоминается, и слёзы не приходят.
«Может, завтра осознаю и…?»
«Может, когда увижу его, то…?»
Но они не пришли.
Я впервые смотрела в гроб без страха: там, среди светлого полотна и золотых полос, из белого, обсыпанного пудрой ворота, виднелся почти белый холст. Не похожий ни на кого, не похожий ни на что. И скоро рисунки тоже проползут под скорлупу…
Лента с белого лба взлетает в воздух, но падает, оставшись чистой, на ребро. Взрослый внук, успокаивая свою заголосившую маму — мою тётю, возвращает ленту на место.
Теперь можно.
Не плачь, мой маленький Паустовский, не нужно часами растирать миндальные зёрна или взбивать ложкой белки. Стол накрыт для куриной лапши и картофельного пюре.
«Он любил мандаринки», и мандаринки тоже вот здесь, на столе, позади свечи и «молодой» фотографии. И сладкое нынче не в удовольствие, а в память, смирись.
Людям всегда кажется, что Пасха — это про кого-то другого.
Но теперь будет так. Она стала глубже и ближе.
Чудесное чужое воскрешение не могло ко мне приблизиться, а смерть родного человека подошла не спросясь.
***
Что ни прогулка, то находка. Подслушала диалог двух девочек.⠀
— Давай искать пони? — предлагает одна. Вторая постарше и мыслит рационально:⠀
— Если ты его спрячешь, ты будешь знать, где он. Надо, чтобы пони сам спрятался.⠀
И повисает пауза, и девочки в тупике.
Пластмассовый пони опять во всём виноват.
СМЕЛОСТЬ БЫТЬ СВОБОДНЫМ
Смею ли я выйти в красных домашних спортивках в магазин?
Ну, домашние. Ну, красные. Одна дырочка на колене, о которой знаю только я.
Кто-то вне моей квартиры осудит меня? Не осудят.
Или я не узнаю об этом. Или узнаю, но не буду травмирована.
Кто же внутри осуждает меня? Почему я осматриваю свои спортивки, вместо того, чтобы идти в магазин?
Когда-то давно я была на таком уровне несвободы и страха, что надетая красная рубашка была моим вызовом обществу. Просто надев красную рубашку, я чувствовала себя смелой и сильной. Натренировав на рубашке волю, я купила очки с красной оправой. Рубашка — лишь иногда, очки же — ежедневно. Тонкая красная рамка вокруг глаз делала меня смелее.
И немного свободнее.
С каждым днём я чувствую возрастающую тягу к свободе.
На обложке к фильму «В присутствии художника» Марина Абрамович в красном платье. На левом плече лежит её толстая чёрная коса крашеных волос (ей за шестьдесят), глаза — то ли после плача, то ли перед ним. Глаза — это её инструмент в главном перформансе выставки МоМа. Каждый день, с марта по апрель, люди приходили посмотреть ей в глаза.
Она надевает платье. Она заплетает волосы, красится. Садится на стул со встроенным унитазом и смотрит на сотни пришедших к ней.
Начав просмотр, ты поймёшь, что это фильм про свободу.
На выставке Абрамович вызывающие перформансы — на взгляд большинства русских, возмутительные, дикие, — повсюду обнажённые тела, с видеоэкранов доносятся протяжные стоны и крики.
«Фу-фу», — вскричат те, кто не готов на такое.
Я не готова. Но я не кричу.
Двое — парень и девушка — абсолютно голые, с неидеальными телами, с волосами в положенных местах, стоят друг напротив друга в проёме двери; желающие попасть в зал выставки вынуждены протискиваться между ними, лицом к парню или лицом к девушке — на свой вкус. Грудь девушки смещается вслед проходящему, но спустя секунду возвращается в состояние покоя.
На видео оголённые женщина и мужчина бегут навстречу друг другу, сталкиваются и пытаются устоять на ногах. Удаётся не всегда. Они сталкиваются снова, с силой, самоотверженно, демонстративно. Демонстрируются отношения, понятные всем.
Или они же стоят спиной друг к другу. В попытке разбежаться в стороны они ударяются о стены и снова прижимаются спинами — проход, в котором они стоят, слишком узок.
Никуда не денешься. Стой, не петюкай, а иначе об стену — хлоп. Всё равно вернёшься.
Но не болью единой.
Самый масштабный перформанс пары — это путешествие навстречу друг другу по Великой Китайской стене.
Слабо ли тебе идти три месяца навстречу кому-то? Можно и в красных спортивках, разрешают. И в красной рубахе, и в красных очках.
Нам всё позволено, но мы не свободны.
С каждым днём чувствую возрастающую тягу к свободе.
Мои желания — это я. Эгоизм — это я.
Дырочка на колене, солёная рыба с мёдом, скрещённые ноги на столе, селфи для тебя в туалете, верхняя полка поезда, сон под подушкой — это всё я.
Я признаю это и освобождаюсь.
ВСЁ НЕ ЗРЯ
31 июля. Мы с подругой сидим в зале ожидания Ростовского вокзала. Позади десять беззаботных дней отпуска с морем, солнцем, хачапури из грузинского ресторана и другими приятными излишками и баловствами, на которые, к слову, ушли почти все наши средства. Вот вообще все. Все до последних ста рублей.⠀
В поезд закупались скромно, «только самое необходимое»: хлеб, лапша быстрого приготовления, вода, немного овощей. Из лакомств — килограмм абрикосов с ростовского рынка.⠀
И на душе тоскливо. И хочется чего-то эдакого. И до поезда ещё три с половиной часа.⠀
Сунулись в пакет с абрикосами, а
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
