привычке в дальнем углу большого зала столовой так, чтобы на виду были все, а он от всех вдалеке. Ел не спеша, но вкуса пищи не чувствовал, отвлекали бурей нахлынувшие мысли. «Спасибо майору. Классный мужик. Было бы здорово, если в новую дивизию начнут поступать новые тяжёлые КВ и средние Т-34. Силища! Не чета нашим старушкам Т-26, БТ-5 и БТ-7. Интересно, куда пошлют служить? Здорово, если на границу. Интересно, дадут роту или опять взводным буду?»
Алексей маленькими глотками пил чай и думал: «А как быть с Олей? Непременно в отпуске сделаю ей предложение. Потом уеду, обустроюсь, вызову её и поженимся. А как же быть с её учёбой? Ей ведь ещё три курса. Но ведь в Минске, или ещё каком областном центре Белоруссии, наверняка есть мединституты. Вот туда и переведётся. Но жить обязательно будем вместе. Это решено». Почесав затылок, он засомневался. «Кем решено-то? Только мною. А если Оля не захочет переводиться из родного института? Вот, Гордеев, то-то и оно. Не всё так просто».
Он остро почувствовал на себе чей-то взгляд. Неподалёку в одиночестве обедал высокий молодой человек в форме НКВД, внимательно поглядывавший в сторону Гордеева. Человек встал, убрал со стола поднос с грязной посудой и, подойдя, скрипучим низким голосом спросил:
– Гордеев? Алексей Гордеев?
Алексей сразу узнал его. Конечно, это был тот самый чекист, с которым три года назад Надя пришла к Дворцу культуры имени Кирова. Тот же прокуренный голос, те же холодные, стеклянные глаза и огромные кулачища. Только лицо постарело: кожа стала какой-то задубелой, под глазами образовались синеватые мешки, а на лбу и у висков – морщины. Только количество алых кубарей на краповых петлицах не прибавилось. Так и осталось по три.
Настроение сразу испортилось. Алексей встал, одёрнул новенький китель. С трудом сдерживая неприязнь, спросил:
– По какому поводу имею честь общаться с товарищем младшим лейтенантом госбезопасности?
– Да не по какому, – криво усмехнулся чекист, – так, думаю, узнаю, Гордеев ли это. Служу я здесь, в особом отделе управления. А ты, я гляжу, уже старший лейтенант. И вся грудь в наградах.
Он с трудом скрываемой завистью рассматривал гордеевские медали.
– За финскую?
– За неё. Ранен был. После госпиталя пришёл за назначением. – Алексей направился к выходу.
– Понятно. А Надьку-то арестовали в тридцать восьмом. Вместе с отцом и целой кучей её дружков.
Тон Ламзина был мерзкий. Будто речь шла о какой-то гопнице с Лиговки, а не о девушке, которой когда-то нравился этот ублюдок. Алексей отвернулся и, не прощаясь, стал подниматься по лестнице. Чекист бросил ему в спину:
– А Надька на допросах не выдала, что валандалась с тобой. И что твою мать знала. Берегла, видать, вас.
Алексей не обернулся, злой, со сжатыми кулаками, быстро поднимался по лестнице. «Сволочь, поддонок, – думал он. – Ведь сам, наверное, и пытал её, гад».
Получив в отделе кадров документы, а в кассе около четырёх тысяч рублей денежного содержания за четыре месяца (по тем временам огромные деньги), Алексей заехал на Садовую заказать столик в «Метрополе» на вечер. Увидев огромную очередь от центрального входа и завернувшую за угол, в переулок Крылова, он растерялся, но очередь занял. Дело было в том, что все заведения общепита кроме столовых, открывались в полдень. Если заранее не побеспокоиться, вечером на входной двери тебя ждала табличка «Мест нет». Тогда, кому было невтерпёж поужинать и потанцевать, приходилось приложить к ладони купюру – рубль, трёшку, а то и пятерку – и припечатать на стекло, показывая швейцару доказательство твоей потенциальной благодарности. Поэтому место «стража дверей» считалось «тёплым», «хлебным» и занимали её люди проверенные, в основном отставные милиционеры и чекисты.
Алексею повезло. Из центральных дверей вышел один из таких стражей, немолодой, высокий, крепкий, прошёлся вдоль очереди, решив, видимо, оценить свой возможный вечерний куш. Заметив командира с государственными наградами под расстегнутой шинелью, он подошёл и за руку вывел его из очереди.
– Пойдёмте, товарищ старший лейтенант, нечего вам тут делать, – пробасил швейцар.
Он провёл Гордеева в фойе ресторана, мягко подтолкнул к администратору, бросив, словно приказал:
– Героев обслуживаем без очереди.
Это был прекрасный вечер. Возможно, самый лучший вечер в пока ещё короткой жизни Гордеева. И не потому, что расторопный и весёлый официант резво метал на стол разнообразные закуски, мастерски наливал в бокалы шампанское, торжественно раскладывал по тарелкам горячее, отчего глаза Анастасии Петровны и Ольги выражали удивление, растерянность и даже некоторый испуг. И не от общего антуража огромного зала самого престижного в Ленинграде ресторана с позолоченной лепниной, дорогими велюровыми шторами, с белоснежными, накрахмаленными до хруста скатертями и салфетками, с блестящими тяжёлыми приборами хромо-никелевой стали… Конечно, всё это, а также хорошая живая музыка, тот особый, приглушённый, нераздражающий гул множества голосов, лёгкий звон посуды, создавали атмосферу праздника, причастности к иной, неповседневной жизни простых советских граждан.
Но для Алексея главное было в другом: он находился в компании двух очаровательных женщин – матери и Ольги. Он видел и чувствовал их радостное настроение, любовался их разрумянившимися лицами. Он был счастлив.
В тот вечер много танцевали. Анастасия Петровна, выглядевшая на десять лет моложе, была нарасхват. Мужчины то и дело подходили к их столику и просили у Алексея разрешения на танец с нею. С Ольгой танцевал только он. И во время одного из танцев сказал то, что стеснялся вымолвить за столом, при матери:
– Оленька, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
Ольга снизу вверх поглядела на него испытывающе, серьёзно и также серьёзно ответила:
– Обсудим это, товарищ старший лейтенант.
Вернувшись за стол, Оля объявила:
– Анастасия Петровна, товарищ старший лейтенант только что сделал мне предложение.
Гордеева улыбнулась, окинула лукавым взглядом молодых.
– И что же ты ответила товарищу старшему лейтенанту? – спросила она.
Оля положила свою руку на руку Алексея.
– Я согласна.
Мать положила на их руки свою.
– Я вас благословляю. Будьте счастливы.
9
Спустя три дня Оля познакомила Алексея со своими родителями. Молодой человек им понравился, и его вместе с Анастасией Петровной пригласили в ближайшую субботу на дачу в Комарово.
Апрельский день выдался солнечным, но было ещё прохладно. По ночам морозец сковывал лужи, на ветвях голых деревьев густо высыпал иней. В саду синицы доедали прошлогодние ягоды черноплодной рябины, а стайки воробьёв, радуясь ясному погожему дню, весело чирикали и копошились в неубранных осенью кучках сухих листьев.
В хорошо натопленном дачном доме военврача 1-го ранга Кузнецова собрался семейный совет. Родители Ольги тоже благословили молодых на совместную счастливую жизнь, но Иван Фёдорович так сформулировал родительское решение, хотя и назвал его всего лишь советом:
– Вы ещё очень молоды.
