которым она осталась наедине, расскажет ей то же, что незадолго до того рассказывал участковому. Но тот молчал, обиженно поджав губы и хмуро пялясь в узор трещинок на потолке.
Через несколько минут Валентин Георгиевич вернулся, и они быстро вышли на улицу. Полицейский не впервые занимался организацией поисков. По его же указанию Катина тётка позвонила Свете, чтобы отправить ту в местное отделение полиции писать заявление о пропаже.
— А как же трое суток? — непривычно робко поинтересовалась Марина, уже взявшись за старенький мобильный и поднося его к глазам.
— Сериалов меньше смотри! — отрезал мужчина в форме.
И процессия, возглавляемая Валентином Георгиевичем, за которым, словно свита за королём, шагали Марина и дядька Митяй, направилась по кривым улочкам одноэтажного Грачёвска, от двери к двери. Поначалу тётка пропавшей ещё пыталась принять участие в сборе добровольцев, но быстро уступила главную роль участковому. Во-первых, Валентин Георгиевич умел, когда нужно, говорить сухо, быстро, по делу и, что самое важное — убедительно. А во-вторых, её вспыльчивый нрав знали не только в пределах семьи, так что ей даже казалось, что многие сомневаются, помогать ли в поисках, именно из-за её присутствия.
Как бы там ни было, в частном секторе города ещё далеко не все утратили тот дух взаимовыручки, который всегда вырастает в маленьких общинах. Всё больше и больше людей соглашалось помочь. Так, постепенно, троица двигалась вдоль по улицам, приближаясь к дому Андрея Семёновича. Когда полицейский в сопровождении Марины и известного своими чудачествами старика показались из-за угла, бывший охотник стоял, покуривая крепкую папиросу и облокотившись на гнилой забор.
Несколько лет назад маньяк непременно вздрогнул бы, когда Марина отделилась от компании и направилась прямиком к нему. Но он давно уже нарастил достаточно толстую шкуру для того, чтобы контролировать эмоции.
«Она ничего не знает!» — торопливо напомнил он самому себе.
— Здравствуй, Андрей Семёныч! — ещё не дойдя несколько шагов, крикнула Марина.
Она раскраснелась от быстрой ходьбы, по пухлым щекам стекал пот, а тяжёлая грудь вздымалась и опадала в такт дыханию. И мужчина, неожиданно для самого себя, испытал острый укол сексуального желания. Он давно уже знал эту женщину, с детства. И вот сейчас ему показалось, что он впервые поглядел на неё по-настоящему, хотя в этом резко охватившем его желании и проявлялось больше животного, чем человеческого.
— Здорово! — откликнулся Андрей Семёнович. К счастью, голос его не дрогнул. — Чего это ты с милицией? Случилось чего?
— Случилось…
И Марина принялась рассказывать своему старому знакомому историю, которую он знал и так, хотя и с другого ракурса. Но не слушал он по другой причине. Его мысли занимала не Катя, в этот самый миг рыдающая в потайном подвале под его гаражом и до крови терзавшая свою руку, пытаясь сбросить захлестнувшую запястье цепь. Из-за плеча своей тучной собеседницы мужчина смотрел, как неожиданно, не дойдя до двери дома напротив, споткнулся и замер, стремительно побледнев, дядька Митяй. Дико вытаращив глаза, сумасшедший старик завертел головой, словно искал что-то и, когда его взгляд остановился на Андрее Семёновиче, мужчина почувствовал, что под его кожу будто разом вошли тысячи раскалённых иголок. Из глаз старика исчезла привычная муть, он глядел строго и обвиняюще. Похититель почувствовал, что в его горле встал тягучий ком, который никак не получалось сглотнуть. А дед ухватил участкового за рукав и с силой потянул на себя, шипя и брызгая слюной.
Торопливо моргнув, Андрей Семёнович сбросил с себя секундное наваждение и повернулся к Марине. Он знал, что участковый обязательно обернётся к беседующей паре. Точнее, туда, куда укажет ему старик. Но увидит он лишь двух разговаривающих друг с другом людей. Один из них, точнее, одна, прячет страх и беспокойство за напускным раздражением. Второй слушает с вежливым сочувствием. Ничего подозрительного. Просто не самые близкие соседи общаются о случившейся беде.
— Ну, так что? — нетерпеливо спросила тем временем Марина.
— Что?
Андрей Семёнович упустил нить разговора, но женщина не придала этому значения.
— Пойдёшь с нами, Андрей Семёныч? Ты же ого-го какой охотник был, каждую сосенку наизусть знаешь.
Мужчина замялся. С одной стороны, ему следовало по-соседски, тем более по-приятельски согласиться. Но и планы на начало ночи он уже построил. Пашкину невесту требовалось проведать, накормить и объяснить, зачем она им понадобилась. Но только как отказаться от заведомо бесплодных поисков так, чтобы не вызвать подозрений? Сбитый с толку неожиданно пронзительным взглядом дядьки Митяя, он не смог быстро изобрести отговорку, но ему на помощь, сам того не зная, пришёл Пашка. В доме с грохотом рухнуло на пол нечто тяжёлое, и умственно отсталый пронзительно завизжал:
— Па-а-апка! Па-а-ап!
Воспользовавшись моментом, мужчина развёл руками:
— Марин, ну видишь же… Куда я его ночью одного оставлю?
Не дав женщине ответить, Андрей Семёнович бросил окурок под ноги, торопливо растёр его подошвой тяжёлого башмака и в несколько широких шагов скрылся в доме. Спустя всего мгновение оттуда донёсся звонкий шлепок, который издаёт кулак, встретившийся с рыхлым жирным лицом. Но Марина этого уже не расслышала. Или сделал вид, что не расслышала.
16.
Катя больше не плакала. Устав выкрикивать поочерёдно то мольбы, то угрозы, а то и просто бессмысленные, животные звуки, она опустилась, наконец, на узкую жёсткую койку и лежала, тупо обводя камеру взглядом. Крохотное, душное, провонявшее человеческими выделениями пространство. Массивная дверь, обитая железом, явно самодельная. Возле неё — две грязные металлические миски, надёжно вмурованные в пол камеры. Девушку передёрнуло, когда она представила, что ей придётся есть и пить из этих мерзких, покрытых непонятного происхождения бурыми разводами ёмкостей. Но даже не они ужаснули Катю больше всего.
У дальней от двери стены находился источник тошнотворного зловония — вмонтированная в пол чаша Генуя. Напольный унитаз, похожий на те, которые встречаются в туалетах бензоколонок на трассе. Некогда белый, он проржавел насквозь. На ребристых поверхностях, предназначенных для ступней, виднелись коричневые наросты самых разных оттенков: от светлых, практически жёлтых, до тёмно-бурых. Слизь блестела в свете лампы накаливания, висевшей под потолком, и Катя старательно гнала от себя мысли о том, сколько человек испражнялось в разверзшуюся под ним отвратительную чёрную бездну. И о личинках, без сомнения, организовавших колонию в его вонючей утробе. И особенно усердно пленница старалась не думать о том, почему именно из отверстия в полу смердело разложением. Этот запах мало походил на то, как воняли в жару деревенские сортиры.
Сладковатый и едкий, он напоминал ей о случае, когда она, гуляя с друзьями по заброшенной стройке, набрела на дохлую собаку, несколько дней пролежавшую на солнцепёке. Тогда её,
