– Прикоснуться? – Лицо дознавателя исказилось.
Он сделал шаг ко мне, но вдруг отшатнулся, словно от заразной больной, сунул руку в карман и выскочил из камеры с такой поспешностью, что охранники едва успели распахнуть запертую дверь. Мне подумалось, что, окажись они чуть менее расторопными, Паук попросту вынес бы решетку – настолько неприятно было ему находиться рядом со мной. Казалось, одно только осознание близости к человеку, владеющему ментальной магией, да еще и готовому применить свои способности на практике, вызывало у него тошноту.
Я стиснула зубы, привычно подавляя всколыхнувшееся внутри раздражение. От мысли, что главный дознаватель, подобно коменданту, верил в сплетни о безумных способностях менталистов, рот наполнился горькой желчью разочарования.
Уже в коридоре он на мгновение обернулся, обжигая меня острым пронзительным взглядом.
– Я сообщу коменданту, что мой заказ выполнен. – Паук многозначительно похлопал по карману, где лежал артефакт, который я столь неосмотрительно забрала из рабочей комнаты в надежде распустить плетения, а позже сделать что-то подходящее и правильное, достойное главного дознавателя. «Выхолощенное, бездушное, прячущее внутреннюю пустоту за совершенством внешней оболочки», как едко выразился сам Паук. Отчего-то его слова поднимали в душе волну злости. – Где и как я получил артефакт, останется нашим секретом.
* * *
Далекий бой часов – восемь мерных ударов – прогремел с площадей раскинувшегося на соседнем с исследовательским центром острове городка Бьянкини, а Бьерри, который обычно сопровождал меня до рабочих комнат, так и не появился вновь. В бездействии время тянулось медленно, плавно подходя к девяти. Дважды хлопнули двери в коридоре: привели одного из братьев-артефакторов, увели иренийца.
Ожидание давило сильнее каменных стен. Несмотря на безумную усталость – сказывалось количество энергии, ушедшей на создание артефакта, а после длительная ментальная связь и бессонная ночь, – я предпочла бы сейчас привычно работать с определителями в относительно светлой и удобной рабочей комнате, а не сидеть без дела, погребенная в сырых тюремных застенках. Но, похоже, Паук выполнил угрозу и все-таки запретил сегодня пускать меня в исследовательский центр.
Комендант явился через несколько минут после того, как часы пробили девять. Судя по шагам, его сопровождали двое охранников, скорее всего, из утренней смены. Я точно знала, что за этим последует, а потому ждала их, стоя посреди камеры и всем своим видом демонстрируя смирение и покорность: руки в перчатках поверх юбки, глаза в пол.
В душе колыхалось глухое раздражение и злость на Паука с его неуместными инициативами.
– Значит, господин главный дознаватель спускался в тюрьму для личной беседы с заключенной, а после приказал оставить ее в камере? – послышался в коридоре сердитый голос.
– Все верно, господин комендант, – пробасил охранник.
– Других распоряжений не поступало? Он не пояснил, за что наказана заключенная?
– Нет, господин комендант.
Законник вздохнул.
– Что ж, в таком случае до выяснения обстоятельств поместим ее в карцер. Приступайте.
Лязгнул замок. Охранники подошли ко мне, и без единого слова я вытянула вперед руки, позволяя заковать себя в тяжелые наручники. Комендант недоверчиво подергал цепочку, убеждаясь в надежности крепления.
– Отведите ее вниз.
Привычная винтовая лестница, насквозь пронзавшая крепость, вела все ниже и ниже. Я шла быстро, с трудом приноравливаясь к широкому шагу охранников. Никто не касался меня, не подгонял грубыми тычками в спину, но провоцировать их не хотелось.
Под ногами хлюпнуло. Холодная весенняя земля была пропитана затхлой влагой.
– Направо, – буркнул охранник за спиной.
Я повернулась и чуть прикрыла глаза, стараясь отыскать ночного менталиста, но не смогла ощутить его след. Нить нашей связи окончательно истаяла еще утром, после ухода Паука. Хотелось верить, что заключенный потерял сознание или Паук прислушался к моим словам и увел его наверх для нового допроса, но в глубине души я понимала, что это не так. На всякий случай я безуспешно вглядывалась в редкие темные провалы одиночных колодцев, пытаясь различить хоть что-нибудь.
Охранник остановился возле одной из камер и отпер ключом массивный засов. Дверь, неповоротливая и ржавая от сырости, протестующе скрипнула. Громкий противный звук резанул по ушам, и я поморщилась от пронзившей виски головной боли.
– Шевелись. – Охранник кивком показал в сторону карцера.
Пригнув голову, я пролезла внутрь. Дверь с грохотом захлопнулась.
Свет от далекого факела, закрепленного на стене у лестницы, не достигал крохотных узких камер, где царила непроглядная мгла. В карцере не было ничего лишнего, только узкий деревянный настил на каменном возвышении, используемый в качестве койки, и небольшая дыра в полу, заменявшая заключенным отхожее место. В окружавшей темноте я не видела ее, но при необходимости без труда отыскала бы по едкому запаху нечистот. Забившись в противоположный угол как можно дальше от удушающей вони, я опустилась на жесткий настил и обхватила колени руками.
Видение, считанное у заключенного, не давало мне покоя. Я без труда воскресила его в памяти: неосвещенная улица, темная рябь воды, кромка причала. Богатая девочка, волей случая оказавшаяся совершенно одна в опасном портовом районе в поздний час. У подобной истории было мало шансов закончиться хорошо.
Хотелось выбросить все из головы, сжаться в комок, отрешиться от окружающего мира и наконец забыться сном. Но что-то мешало, не давало отступить в сторону. Я понимала, что не сумею спокойно жить дальше, пока не удостоверюсь, что сделала все, что могла.
Все возможное.
Я вскинула руки, будто дирижируя невидимым оркестром. В воздухе неяркими звездочками вспыхнули крохотные серебристые огоньки. Отдавшись воспоминаниям, я позволила пальцам скользить меж светящихся точек, натягивая тончайшие энергетические нити, выплетая в реальности замысловатый узор картины, стоявшей перед моим внутренним взором. Заискрилась освещенная лунным светом полоска набережной, серыми громадами выросли каменные дома с высокими, наглухо закрытыми окнами и балконами. И невысокая фигурка девушки, изображенная в подробностях, вплоть до последнего завитка кружев на лифе платья, заторопилась к далеким фонарям центральных улиц, отбрасывая на мостовую длинную косую тень.
Шаг, другой. Менталист Спиро Дьячелли нагонял жертву – и изображение приблизилось, стало четче. Я увидела руку, коснувшуюся плеча девушки, и леди Элия Манорро испуганно обернулась. Послушная моей воле, картинка застыла, давая возможность разглядеть призрачное лицо.
Я точно не встречала эту девушку раньше: восемь лет назад она была еще малышкой, которой рано было выходить в свет. Но родовой артефакт семейства Манорро – изящную брошь с крупным кристаллом – я узнала без труда. Замершая Элия, юная наследница некогда уважаемого в Веньятте семейства, с ужасом глядела в глаза своего будущего убийцы.
