людей из местных.
– Мне надо обсудить это с бабушкой.
– Разумеется, Элвуд, – сказал мистер Хилл. – Если надо, я сам с ней поговорю. – Он опустил руку Элвуду на плечо. – Самое главное, что эти курсы уж точно пойдут на пользу такому юноше, как ты. Именно для таких учеников они и создавались!
Чуть позже, после полудня, гоняя по лавочке здоровую жужжащую муху, Элвуд решил, что в Таллахасси, пожалуй, не так уж много белых, которые учатся в колледже.
Отстающий должен либо плестись в хвосте до скончания века, либо поднажать и обогнать того, кто бежит впереди.
Гарриет отнеслась к предложению мистера Хилла благосклонно – слово «бесплатные» подействовало на нее, точно волшебное заклинание. А потом лето для Элвуда потянулось со скоростью черепахи. Так как приятель мистера Хилла преподавал английский, Элвуд планировал записаться на литературные курсы, и, даже узнав, что выбрать можно любое направление, не изменил своего решения. Обзорный курс британской литературы не нес в себе практической пользы, как заметила бабушка, но именно тем и притягивал Элвуда, – тем сильнее, чем больше он о нем думал. Слишком уж долго он пекся об одной лишь «практической пользе».
Как знать, может, в колледже выдадут новенькие учебники. Не исчерканные. В них нечего будет вымарывать. Такое ведь возможно.
Накануне первого учебного дня в колледже мистер Маркони подозвал Элвуда к кассе. Из-за занятий на курсах Элвуду предстояло пропускать четверговые смены, и он было подумал, что босс хочет удостовериться, все ли он оставляет в лавочке в порядке на время своей отлучки. Итальянец прочистил горло и подтолкнул к нему коробочку, обитую бархатом.
– На вот, учись, – сказал он.
Внутри лежала перьевая ручка темно-синего цвета с латунной отделкой. Красивый подарок, даже если мистер Маркони приобрел его по скидке, пользуясь тем, что хозяин канцелярского магазинчика был его давним клиентом. Они обменялись по-мужски крепкими рукопожатиями.
Гарриет пожелала ему удачи. Перед школой она каждое утро оценивала его внешний вид, следя за тем, чтобы он выглядел опрятным, но обычно не вносила никаких корректив – разве что снимала с ткани приставшую ворсинку. Так было и на этот раз.
– Какой же ты красавец, Эл! – сказала она и, поцеловав внука в щеку и вскинув плечи – она всегда так делала, когда пыталась не расплакаться на глазах у Элвуда, – пошла к автобусной остановке.
Элвуду до того не терпелось увидеть Мелвин-Григгс, что он отправился туда сразу после школьных уроков, хотя времени до начала занятий оставалось еще много. В тот вечер, когда ребята поставили ему синяк, два звена на велосипедной цепи погнулись, и с тех пор она постоянно слетала во время долгих поездок. Так что ему предстояло либо поймать попутку, либо пройти семь миль пешком. Войти в ворота, погулять по кампусу, затеряться среди корпусов, а может, просто посидеть на лавочке во дворе, окунуться в здешнюю атмосферу.
Он остановился на углу Олд-Бэйнбридж и стал ждать какого-нибудь темнокожего водителя, направляющегося в сторону шоссе. Мимо пронеслось два пикапа, а потом рядом притормозил сверкающий зеленый «плимут-фьюри» шестьдесят первого года, приземистый и с «плавниками», как у гигантского сома. Водитель наклонился в сторону Элвуда и открыл пассажирскую дверцу.
– Я на юг, – сообщил он.
Зеленовато-белое сиденье, обтянутое винилом, скрипнуло, когда Элвуд на него опустился.
– Родни, – представился водитель. Невысокий и коренастый, в сером костюме в тонкую сиреневую полоску, он сидел в кресле развалившись и напоминал темнокожую версию Эдварда Робинсона. Когда он пожал Элвуду руку, кольца на его пальцах вонзились ему в кожу, и Элвуд поморщился.
– Элвуд, – представился он в ответ и, пристроив портфель между ног, посмотрел на серебристую, точно аэрокосмическую, панель «плимута», из которой торчало множество кнопок.
Они устремились на юг, в сторону трассы 636. Родни барабанил по кнопкам, тщетно пытаясь настроить радио.
– Никак я с ним не разберусь. Давай ты.
Элвуд тоже потыкал в кнопки и нашел станцию, где крутили музыку в стиле ритм-энд-блюз. Он уже собирался переключиться, когда осознал, что Гарриет тут нет и никто не станет ворчать на двусмысленность песен, пускаясь в туманные разъяснения и оставляя Эвуда в замешательстве и смятении. Он остался на той же радиоволне. Звучала какая-то композиция в духе ду-вопа. От волос Родни исходил аромат тоника, которым пользовался мистер Маркони. От него воздух в салоне стал тягучим и едким. Даже в выходной Элвуду не удалось сбежать от этого запаха.
Родни возвращался от матушки, которая жила в Валдосте. Он сказал, что никогда раньше не слышал о Мелвин-Григгс, что слегка уязвило гордость Элвуда, которую он испытывал в этот знаменательный для него день.
– Ах, колледж, – проговорил Родни и присвистнул. – Сам-то я в четырнадцать лет уже начал работать на фабрике стульев, – добавил он.
– Я тоже работаю: в табачной лавке, – сказал Элвуд.
– Вот оно что, – произнес Родни.
Радиоведущий зачитал объявление о воскресной ярмарке. А потом пустили рекламу Фан-тауна, и Элвуд стал вполголоса подпевать.
– Это еще что такое? – спросил Родни. Он шумно выдохнул и ругнулся. Почесал рукой свой крупный нос.
В зеркале заднего вида замигали красные огоньки патрульной машины.
Они ехали по сельской местности, и других автомобилей на дороге не было. Родни что-то пробормотал себе под нос и свернул на обочину. Элвуд положил портфель себе на колени, и Родни велел ему сохранять спокойствие.
Сзади в нескольких ярдах от них припарковался автомобиль белого полицейского. Он вышел из машины, положил левую руку на кобуру и направился в их сторону. Затем он снял солнечные очки и убрал их в нагрудный карман.
– Мы с тобой незнакомы, – произнес Родни.
– Незнакомы, – подтвердил Элвуд.
– Я ему так и скажу.
Полицейский тем временем уже держал в руке пистолет.
– Первое, о чем я подумал, когда мне передали ориентировку на «плимут», – сказал он, – такую машину сопрет только ниггер.
Часть вторая Глава четвертая
Последние три ночи перед отправкой по приговору судьи в Никель Элвуд провел дома. А во вторник в семь часов утра за ним прислали машину. Судебный пристав оказался добродушным парнем с густой нечесаной бородой и нетвердой хмельной походкой. Он давно вырос из своей рубашки, пуговицы которой трещали от натяжения ткани, что делало его похожим на плотно набитую подушку. Но пристав был белым, да еще при оружии, и потому, несмотря на неряшливый вид, вызывал трепет. Многие из окрестных жителей высыпали на крыльцо с сигаретой в зубах и наблюдали за ним, вцепившись в перила с такой силой, точно боялись рухнуть в морскую пучину. Соседи выглядывали в окна, и сцена, которая открывалась их взгляду, пробуждала в памяти события прошлых лет, когда у них на глазах точно так же забирали мальчика или мужчину, – только не того, что жил чуть поодаль по улице, а своего, родного. Брата. Сына.
Когда пристав что-нибудь говорил – а он оказался немногословен, – во рту у него перекатывалась зубочистка. Он приковал Элвуда наручниками к металлической перекладине позади переднего сиденья и за все двести семьдесят пять миль не проронил ни слова.
Они добрались до тюрьмы города Тампы, и уже через пять минут пристав вступил в перебранку с тюремным охранником. Произошла накладка: в академию Никель поручили доставить троих юных нарушителей, но цветного мальчишку требовалось забрать последним, а вовсе не первым. Таллахасси ведь всего в часе езды от школы. Не кажется ли вам, поинтересовался охранник, что скакать с парнишкой по всему штату не больно-то сподручно? Он вам что, игрушка йо-йо? В ту минуту лицо у пристава уже пылало.
– Я действовал по инструкции, – ответил он.
– Там фамилии по алфавиту расставлены, – заметил охранник.
